Как маркиз свой кафтан назад получил

– Перегрин? – наконец сказал он, и маркиз снова задрожал от возбуждения. – Я слышал, ты в отставку ушел. Монахом стал или что-то вроде. Даже не мечтал, что ты посмеешь прийти.

Голову маркиза наполнило нечто огромное. Нечто наполнило его голову и сердце. Что-то совершенно невообразимое, но такое, что он буквально мог его коснуться.

Пастух протянул руку и сорвал клейкую ленту со рта маркиза. Маркиз понимал, что он должен быть вне себя от радости, быть в возбуждении от того, что этот человек обратил на него внимание.

– А теперь понимаю… кто бы мог подумать?

У Пастуха был низкий и звучный голос.

– Он уже здесь. И уже один из наших? Маркиз де Карабас. Знаешь, Перегрин, я давно мечтал вырвать тебе язык, размозжить тебе пальцы у тебя на глазах, но теперь думаю, насколько же приятнее будет, если последнее, что ты увидишь, будет то, что твой собственный брат, один из стада, станет твоим палачом.

Голову маркиза наполнило нечто огромное.

Пастух был пухлым, откормленным и превосходно одетым. С седеющими волосами песочного цвета и раздраженным лицом. На нем был прекрасный кафтан, который, правда, был ему немного маловат. Кафтан цвета мокрой улицы в полночь.

Нечто огромное наполнило голову маркиза, и он понял, что это ярость. Ярость, которая начала пожирать его, будто лесной пожар, готовая уничтожить все на своем пути своим пламенем.

Кафтан. Изящный. Прекрасный. Так близко, что стоит лишь протянуть руку, и он его коснется.

Его кафтан, безо всяких сомнений.

Маркиз де Карабас не подал ни малейшего признака того, что пробудился. Это было бы ошибкой. Он думал, и думал очень быстро. Его мысли не имели ни малейшего отношения к этой комнате. У маркиза единственное преимущество перед Пастухом и его овчарками. Он знает, что он пробудился, и контролирует свои мысли, а они – нет.

Он выдвинул гипотезы. Обдумал гипотезы. И стал действовать.

– Простите, – вдруг спросил он. – Боюсь, мне действительно надо продолжать. Мы не можем побыстрее? Я опаздываю по ужасно важному делу.

Пастух оперся на посох. Похоже, его это нисколько не тревожило.

– Ты покинул стадо, де Карабас, – только и сказал он.

– Похоже на то, – сказал маркиз. – Привет, Перегрин. Рад видеть, что ты так хорошо выглядишь. И Слон. Как здорово. Вся братия здесь.

Он посмотрел на Пастуха.

– Как чудесно, что я встретил тебя, как здорово было провести немного времени в качестве одного из твоих великих мыслителей. Ладно, чего я чушь несу. Хватит. У меня важное дело, дипломатическое. Письмо доставить надо. Знаешь ведь, как бывает.

– Брат мой, подозреваю, ты не понимаешь всей серьезности ситуации… – начал Перегрин.

Маркиз, идеально понимая серьезность ситуации, заговорил:

– Уверен, все эти чудесные люди…

Он обвел жестом Пастуха и троих остролицых людей-овчарок, покрытых шерстью, стоявших вокруг.

– …позволят мне отправиться, оставив тебя здесь. Им ведь ты нужен, не я. А у меня есть очень важное послание, которое я должен доставить.

– Я могу это сделать, – сказал Перегрин.

– Теперь тебе придется помолчать, – сказал Пастух. Достал полосу клейкой ленты, которой до этого был заклеен рот маркиза, и наклеил на губы Перегрину.

Пастух был ниже ростом и толще маркиза, и великолепный кафтан смотрелся на нем несколько смешно.

– Важное послание доставить? – спросил Пастух, стряхивая с пальцев пыль. – О чем именно мы говорим?

– Боюсь, я не могу тебе этого сказать, – ответил маркиз. – В конце концов, ты не адресат этого сугубо дипломатического послания.

– Почему нет? Что там написано? И кому оно адресовано?

Маркиз пожал плечами. Кафтан был так близко, что он смог бы его потрогать, протяни он руку.

– Лишь угроза смерти сможет заставить меня хотя бы показать его, – нерешительно сказал он.

– Ну, это просто. Я угрожаю тебе смертью. В дополнение к смертному приговору, уже вынесенному тебе, как отступнику стада. Что же до Смеющегося Мальчика…

Пастух показал посохом на Перегрина, который не смеялся.

– …он пытался украть члена стада. Это также карается смертью, помимо всего остального, что мы для него приготовили.

Пастух поглядел на Слона.

– И, наверное, надо было сразу спросить, но, во имя Олдвич, что это?

– Я послушный член стада, – скромно сказал Слон низким голосом. Интересно, подумал маркиз, у него самого тоже был настолько бездушный и невыразительный голос, когда он был членом стада? – Я остался послушным и шел в ногу даже тогда, когда другой не шел.

– Стадо благодарно тебе за твой тяжелый труд, – сказал Пастух. Протянул руку и осторожно коснулся острого кончика слоновьего бивня. – Никогда не видел таких, как ты, и, наверное, очень скоро больше никогда не увижу. Вероятно, лучше всего будет, чтобы ты тоже умер.

Уши Слона дернулись.

– Но я член стада…

Пастух поглядел на огромное лицо Слона.

– Лучше перебдеть, – сказал он.

– Итак? – спросил он, обращаясь к маркизу. – Что же это за письмо?

– Оно у меня в рубашке. Вынужден повторить, что это самый важный из документов, какие мне доводилось доставлять. Я настоятельно прошу тебя не трогать его. Ради твоей же безопасности.