Как много событий вмещает жизнь

Таким образом, то, что должно было бы стать вершиной управленческой пирамиды в СССР, к началу 1990-х годов оказалось чем-то весьма раздробленным. Кроме Президента СССР существовали Президиум Верховного Совета, правительство, Президентский совет, Совет глав республик, Совет безопасности, но сложно было говорить о какой-то координации в работе этих органов. Сначала многие решили, что формируется так называемая «президентская рать», долгосрочное окружение Президента. Но когда оказалось, что все созданные советы работают не слишком эффективно и реальной власти у них мало, то наиболее дальновидные из этой «рати» – те, кто умел просчитывать ситуацию немного лучше остальных, – начали дистанцироваться от Президента СССР. Раньше других так поступил Яковлев, объявивший о создании нового политического движения в июле 1991 года, когда Горбачев еще оставался Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Незадолго до XXVIII съезда партии Яковлев открылся для меня с неизвестной ранее стороны. По какому-то случаю в его кабинете оказалось сразу несколько человек, и мы спонтанно перешли к обсуждению политической ситуации в стране. В разговоре участвовали академик Евгений Примаков, пресс-секретарь Горбачева Виталий Игнатенко, один из старейших работников аппарата ЦК КПСС Леон Оников.

Неожиданно для всех Яковлев, пользуясь правами хозяина, перевел разговор в плоскость теоретических вопросов. Из его слов следовало, что использовать учение Маркса в современной политике бессмысленно. Эта оценка нас удивила.

Внезапный «развод» бывшего главного идеолога партии с марксизмом был вызван, скорее всего, политическими причинами. Яковлев уже тогда, вероятно, готовился покинуть Политбюро. Он чувствовал, как и многие, что КПСС ждут серьезные трудности и, возможно, потрясения. Вероятно, наиболее подходящим решением в этих условиях ему представлялось сближение с силами, находящимися в конфронтации с КПСС. А более эффектную «теоретическую» базу для союза бывшего главного идеолога компартии с ее противниками, чем отторжение прошлого, было трудно найти. Не исключаю, что на решение Яковлева повлияло еще одно обстоятельство: он понял неосуществимость давно вынашиваемой им идеи о разделении КПСС на две-три партии, одна из которых имела бы социал-демократическую ориентацию.

В сугубо личном плане решение о союзе с оппонентами партии, вероятно, давало ему некие преимущества, позволяя продлить политическую карьеру. Однако с точки зрения реформирования и демократизации партии, сближения ее мировоззрения с социал-демократическими идеалами – а именно это тогда, на мой взгляд, было главным – такой демарш не приносил ничего, если только не усугублял кризис.

Этот эпизод пришел на память с особой остротой, когда я вернулся домой после Пленума ЦК КПСС, на котором мне суждено было стать куратором идеологической работы. Впечатлений от двух недель съезда осталось много. Особенно бросалось в глаза поведение Горбачева. Он сильно изменился за последние годы. Было видно, что пробуксовка реформ, экономические трудности в стране, перегруженность делами, как и завуалированная и явная критика в его адрес, доставляют ему немало неприятных переживаний. Я вспомнил, как он расстраивался всякий раз, когда кто-то из выступавших хотя бы вскользь касался того, что высшее партийное руководство могло бы действовать более энергично и эффективно.

Таких моментов было немало. Доходило до смешного. Делегат из Магадана Блудов предложил не доверять председательствование на съезде Горбачеву, потому что тот, дескать, «гипнотизирует» зал. Блудов высказался и за привлечение Генсека к партийной ответственности за серьезные провалы в работе. Тогда в который раз за время съезда я увидел на лице Генсека выражение глубокой, трудно скрываемой досады. И это, думаю, объяснялось не только его повышенной эмоциональностью. Было трудно смириться с тем, что гласность и плюрализм мнений, к которым он так стремился, достигли пика и приносят ему теперь огорчение.

Перестройка с превышением скорости

Когда Горбачев в марте 1985 года был избран Генеральным секретарем, политическая атмосфера в стране была абсолютно не похожа на ту, что сложилась всего лишь через пять лет. Партия полностью владела политической инициативой. Пост Генсека позволял контролировать партию. Организованных политических оппонентов ни у КПСС, ни тем более у самого Горбачева не было. Их не существовало ни де-юре, ни де-факто, несмотря на то что критический потенциал в разных секторах общества, в том числе и внутри КПСС, был достаточно высок. Демократические институты, которые позволили бы критической энергии выйти на поверхность, бездействовали. Внутрипартийные дискуссии, которые оживленно велись в компартии вплоть до начала 1930-х годов, считались пройденным этапом истории. Если кто-то и выступал с собственным мнением, пытался бросить хотя бы символический вызов неподвижности политической системы, то реальное влияние такого поступка на положение дел было почти нулевым.