Читаем Как много в этом звуке… полностью

Как много в этом звуке…

— Да я же стукач! — простонал Аюшин и схватился руками за голову. — Ни фига себе, облапошили охламона, — добавил он на непонятном языке. Но легче не стало. Он теперь попросту стукач, причем самого низкого пошиба, стукач-общественник, который слушает, запоминает и доносит, доносит, доносит. Кто анекдот какой принес, кто про колбасу что-то сказал, про начальство, кто засмеялся некстати, а кто загрустил, кто с кем переспал, а кому не удалось… Причем как легко и бездумно он согласился со всем, что ему предложили! Балмасов и не надеялся на столь успешный торг, даже не предполагал, что он, Аюшин, окажется таким слабаком. Ловко они все разыграли. Только теперь Аюшин понял выражение лица Плаксина, которое так озадачило его в кабинете, — тот исполнял свою роль не в первый раз, она всегда ему удавалась, и он позволял себе даже халтурить, как актер, почесывающийся в глубине сцены, уверенный, что взгляды зрителей устремлены на главного героя.

Дальнейшая жизнь Аюшина потеряла для него всякую привлекательность. Он опасался телефонных звонков, боялся поднять трубку, чтобы не услышать Балмасова или Плаксина, охотно ездил в самые никудышные командировки, старался задержаться подольше, в то же время прекрасно понимая, что при желании с ним свяжутся за одну минуту. Бумажку с телефонами он спустил в унитаз, но, как выяснилось, мог этого и не делать — цифры, написанные фиолетовыми чернилами, навсегда, как татуировка, втравились в его память. Аюшин стал плохо писать, исчезла легкость — его очерки приобрели назидательность. Аюшин покидал самые соблазнительные компании, едва начинался интересный разговор, выходил из кабинета, стоило кому-нибудь начать рассказывать анекдот.

Но проходил день за днем, его никто не тревожил, и Аюшин постепенно забывал о своем посещении лилового дома. Его отпустило ощущение зависимости, и он написал несколько фельетонов, где его язвительность достигла почти прежнего уровня. Однако он понимал, что все так просто кончиться не может, и готовился к будущему разговору. И вот однажды, когда, потеряв всякую бдительность, он сидел откинувшись в кресле и сочинял название к совершенно безответственному фельетону, перед его глазами возникла покачивающаяся телефонная трубка.

— Тебя, — сказала юная авторша.

— Да! — беззаботно крикнул Аюшин. — Слушаю!

— Здравствуйте, Юрий Николаевич! Плаксин звонит.

— Рад вас слышать! — ответил Аюшин, чувствуя, как сердечко его дернулось в тесноте грудной клетки. — Как поживаете? Как ваши успехи?

— Спасибо, ничего. Забыли вы нас, Юрий Николаевич… нехорошо.

— Что вы, что вы! Забыть вас невозможно! Я помню о вас постоянно! Но вот беда — все нет повода встретиться!

— Вы бы заглянули, Юрий Николаевич… А повод найдется. — По тону Плаксина можно было догадаться, что тот в кабинете не один. Видимо, Балмасов сидел рядом. — Слухи до нас дошли, что с анекдотами вы завязали… Правильно, конечно, но жизнь стала скучнее, а?

— Почему же, есть анекдоты, сколько угодно…

— Юрий Николаевич, — раздался в трубке голос Балмасова, — надо встретиться. Завтра, например. Часа в три. Договорились?

— Боюсь, не смогу.

— Если я правильно понял, не сможете и послезавтра?

— Похоже на то.

— Рискуете, Юрий Николаевич…

— Что делать… Такова жизнь.

— Жаль, очень жаль, — отечески проговорил Балмасов и положил трубку.

Некоторое время Аюшин сидел неподвижно, подперев щеку и глядя в окно. Потом замедленно, вроде через силу, открыл тумбочку, достал бутылку красного вина, приготовленного на вечер, не торопясь открыл ее под остановившимися взглядами нескольких человек, налил полный стакан и все с той же замедленностью выпил.

— Ну ты даешь! — восхитилась юная авторша.

— Жизнь, — Аюшин развел руками, ощущая идущее изнутри спасительное легкомыслие. — А ты? Выпьешь?

— Я бы отказалась, но нет сил…

— Прошу. — Аюшин великодушно наполнил стакан.

На следующий день опять позвонил Плаксин.

— Юрий Николаевич? — обратился он. — Вы не передумали?

— Вы о чем?

— Понятно. Мне поручено передать вам кое-что… Не хотелось, чтобы вы восприняли это как угрозу… Все проще. Мы понадеялись на вас, а вы подвели… пообещали, но не сделали. Ну, да ладно. Хотите, я скажу, что ожидает вас в ближайшее время?

— Конечно!

— Вас выгонят из газеты.

— За что?

— Мотив может быть каким угодно, но выгонят ваши же товарищи за сотрудничество с нами. Стукачей нигде не любят, Юрий Николаевич.

— Неужели я вам так нужен?

— Да нет… Просто обидно. Мы не привыкли, чтобы с нами так обращались.

— Привыкайте.

— Боюсь, рановато.

— А по-моему, в самый раз. Но услуга за услугу… Я, так и быть, скажу, за что выгонят вас.

— Меня?!

— Да. Я напишу в ваши верха о том, как вы раскрыли мне все ваши цели, методы, приемы…

— А что вы об этом знаете, Юрий Николаевич! — рассмеялся Плаксин.