Как можно быть язычником

Таким образом, есть основания полагать, что отношения, устанавливающиеся между человеком и Богом в иудео-христианском единобожии, обостряют связь отцовства/сыновства в невротической форме. Не только отец фактически находится на уровне, совершенно недосягаемом для сына, не только сын по этой причине заранее знает, что он никогда не сможет «занять место отца» и тем самым отождествить себя с ним, но и забавным образом отец не перестаёт — мы к этому ещё вернёмся — постоянно проявлять недоверие по отношению к «гордыне» своих детей, по отношению к риску, которому подвергаются стремящиеся «сменить» его, то есть вступающие с ним в соперничество. Таким образом оказываются в наличии все условия для задействования того, что теоретики трансактного анализа именуют «драматическим треугольником», образуемым спасителем, жертвой и преследователем. С фрейдистской точки зрения мы имеем здесь дело с образцовыми отношениями подавленной ненависти, ретроспективно сверхкомпенсированной при помощи утверждения недоступности. Страх, который внушает сыну отец, и, взаимообразно, страх, который сын внушает отцу, представляется нам одной из основ библейской мысли. В отношении мифа на ум приходит, естественно, требование Яхве: «Отделяй Господу всё, разверзающее ложесна; и всё первородное из скота, какой у тебя будет, мужеского пола, — Господу» (Исх. 13, 12). На ум также приходит поражение египетских первенцев (Исх. 12, 29–30) и, с другой стороны, несостоявшееся принесение Исаака в жертву Авраамом, его отцом., (Далее мы увидим, что в этом «семейном повествовании», к которому постоянно возвращается библейская история, очевидно постоянное предпочтение младшего старшему. Ритуальное принесение сына в жертву — вот цена, которую требует Яхве в качестве символического доказательства подчинения ему его «детей», но это жертвоприношение удерживается в «справедливых рамках» Богом, расположенным получить его ритуальный эквивалент и основать на нём свой Завет. Таким образом, единобожие должно истолковываться, согласно выражению Армандо Вердильоне (Le dissidence freudienne, Grasset, 1978), как «теология кастрации». Страх, который человек должен проявлять по отношению к Яхве, необходимый страх, знак которого он должен носить на своей плоти и символическим подобием которого является обрезание, является страхом более существенной «кастрации», должной помешать сыну унаследовать власть своего отца. Отсюда компенсаторный фантазм убийства отца собранием сыновей, разделяющих его власть на эгалитарной основе, фантазм, проявляющийся с полной сознателъностъю в самом центре фрейдовского дискурса. Единственный способ «сменить» отца, место которого невозможно занять, — убить его. В то же время система запрещает подобное убийство; воспоминание творения exnihilo, нарушающее нормальные отношения отцовства/сыновства, «подразумевает образование подавленного бессознательного и прекращение подавления» (Grard Huber, art. cit.). В результате бессознательное вынуждается постоянно колебаться между отождествляющим подчинением отцу и бесконечно подавляемым желанием освобождающего отцеубийства. (Подобное колебание, возможно, имеет определённое отношение к развитию Selbsthass— ненависти к себе). Берит-Яхве — ослабленное воплощение ритуальной кастрации — удваивает рождение: родиться по-настоящему, то есть без отца, место которого можно бы было занять, возможно только в Завете. Фрейд почувствовал реальность этой сложной системы, по постарался отвести подозрение. Братья не убили отца — но они никогда не переставали желать его убить, и именно это желание, выражающееся только в самой глубине их «я», лежит в. основе их чувства вины. Теория убийства отца, как и теория об Эдипе, вероятно, имеет своим подлинным источником Библию — источником, сознательно утаённым Фрейдом с целью перевести внимание на греческий источник как более подходящий для его проектов.