Как мы бомбили Америку

В самые горячие часы кухня превращалась в кочегарку крейсера «Варяг» во время последнего сражения. Все носились как угорелые. Пот лил градом. Иногда Кис, работавший после мотеля посудомойщиком в «Вестминстере», зашивался и на ползущей к моечной машине резиновой ленте скапливались горы грязных бокалов с отпечатками губ и тарелок, заполненных обглоданными мясными костями и опустошёнными панцирями морских гадов. В такие моменты я приходил на помощь. Вытряхивал мусор в бак, расставлял тарелки по специальным ящикам, загонял в клокочущую посудомойку. Когда открывался её люк, оттуда валил пар, а по стенкам ползли капли кипятка. Через пару минут я доставал ящики с вымытой посудой с другой стороны машины. Отмытые от грехов и всего земного, тарелки жгли пальцы. Я сортировал их и расставлял по полкам, где они ждали нового появления на свет, чтобы снова наполниться пищей, чтобы быть вожделенными и аппетитными, а потом небрежно отодвинутыми пресыщенной рукой. И так до скончания веков, пока неловкий официант не перевернёт поднос на кафельный пол.

Я выполнял все поручения Бельмондо и Олимпии. Бегал в комнату-холодильник, где хранились дорогостоящие продукты типа тортов, мяса, морских гадов и пива. Приносил лёд из лёдогенератора. Он грохотал, выплевывая из своего жерла очередную партию кубиков. Это всегда случалось неожиданно, будто лёдогенератор желал меня напугать.

После закрытия ресторана я тщательно протирал тряпкой все поверхности из нержавейки, которые меня окружали. Я мыл пол на кухне, сгибаясь как раб. Бельмондо научил меня делать это правильно. Когда орудуешь шваброй, не надо наклоняться, спина будет болеть. Закончив уборку мы на пару с Кисом, выносили баки с мусором и выволакивали тяжеленные тюки грязных скатертей. День завершался чисткой коврового покрытия в зале. Олимпия отодвигала стулья — я елозил пылесосом. Юкка терпеливо поджидал меня, подсчитывая чаевые.

Семья

Очень скоро наши отношения с семьей Папарис стали самыми тёплыми. Мы наконец разобрались в сложной на первый взгляд системе родственных связей и отношений. Когда-то, давным-давно, донна Роза приехала в Америку с мужем и малолетней дочерью Марианной. На сбережения они взяли в аренду старую блинную во Флориде. Дела пошли хорошо. У четы Папарис родился Лаки. Он стал первым настоящим американцем в семье. Дети росли, дело расширялось. Потихоньку мистер Папарис скупал землю и ссужал в долг. Когда пришло время Марианне выходить замуж, мистер Папарис вспомнил своего старого друга, оставшегося в глухой греческой деревушке. У того был сын, ровесник Марианны. Сказано-сделано, сына выписали из Греции и он, окрылённый свалившимся счастьем, отправился в Америку. Здесь он женился на Марианне, увидев её впервые на свадьбе, а на следующий день был отправлен на кухню блинной в должности салатника. С тех пор Бельмондо, а это и был тот деревенский парень, кухню не покидал.

Лаки, младший в семье, рос избалованным ребёнком. В отличие от Марианны, ему дали хорошее образование, он успел попутешествовать и всю жизнь всячески развлекался. Однако, в конце концов, и он должен был жениться на гречанке. Жену также выписали с родины предков. Олимпия оказалась послушной, трудолюбивой девушкой, и пришлась очень кстати на кухне, где уже орудовал Бельмондо.

Владения мистера Папариса ширились. Теперь он сдавал землю в аренду, выгодно вкладывая дивиденды. Одна за другой появились внучки. Сначала Олимпия родила Мишель, а вскоре и Марианна подарила Бельмондо Лицу. Не успели девочки распрощаться с младенчеством, как решено было перебраться в Вирджинию в туристический городок Вильямсбург. Блинную продали, купив ресторан «Вестминстер» и мотель «Джордж Вашингтон Инн», удачно расположенные у дороги. Лаки заведовал мотелем, а Марианна — рестораном. Но бизнес был семейным, поэтому после уборки комнат Олимпия помогала на кухне, а Бельмондо мог подменить кого-нибудь в мотеле.

Рядом выстроили два роскошных особняка из тёмно-красного кирпича в тон старинным зданиям Вильямсбурга. В особняках поселились Лаки и Марианна с семьями. Мистер Папарис с донной Розой жили в центре города в шикарном трёхэтажном доме. За год до нашего появления мистера Папариса хватил удар, и теперь его жизнь обеспечивало множество шлангов, а передвижение — кресло-каталка. В семье его звали Папсом.

Бельмондо и Олимпия были добры к нам. Каждый вечер они собирали для нас ужин: недоеденную печёную картошку, пару соусов и булочку. Бельмондо оказался вовсе не таким строгим, каким казался в начале. Он, наоборот, обожал шутить.

— Хочешь, покажу русскую фигуристку, Алекс? — обращался он ко мне.

— Хочу, — отвечал я, приготовившись к шоу. Тогда Бельмондо принимался порхать по кухне, неприлично суя в рот огурец. Я покатывался со смеху.

Однажды он специально сжёг в духовке пару булочек, а потом подозвал меня и поинтересовался, дескать, что это?

— Как что? Сожжённые булочки, — недоумевал я, подозревая подвох.

— Это яйца Киса! — ответил Бельмондо, и мы вместе хохотали до упаду.

— Яйца Киса! Ха-ха-ха!!! — хлопал я себя по коленкам.