Читаем Как мы пишем. Писатели о литературе, о времени, о себе полностью

Вспомнив о тощем коте, я подумал о том, что коты весьма независимые твари, затем подумал, что иногда они путешествуют, затем – что имеют склонность к возвращению домой, даже если по каким-то причинам хозяева оставляют их за тысячи километров от родного порога. Я припомнил несколько случаев, когда коты пересекали целые континенты и все-таки возвращались к своей миске, отсутствуя пять и даже десять лет. И в голову внезапно впорхнул замысел – а не написать ли мне о коте, которого бросили его хозяева (скажем, началась война и они бежали)? Кот отправляется на их поиски и пересекает всю Европу…

Напомню: это пример.

А теперь продолжу.

Итак, явившийся замысел уже трепещет, словно пойманная бабочка. Тогда начинаю судорожно вспоминать – было ли нечто подобное в литературе. На перебирание возможных аналогов уходит какое-то время, но вот убеждаюсь: в голову залетел не плагиат, а нечто, на мой взгляд, свежее, интересное и, возможно, оригинальное. Убедившись в «свежести» идеи, принимаюсь обдумывать ее, «обсасывать», «вертеть» и так и этак. Замысел мгновенно обрастает метафорами, персонажами, репликами. Здесь важно иметь под рукой блокнот, в который на ходу набрасываю пока еще отдельные зарисовки, фразы, сравнения. Заношу их лихорадочно, торопливо, боясь не удержать в голове, зная по опыту: если не записать их сейчас, в эту секунду, в это мгновение, они почти наверняка исчезнут, испарятся, вылетят… Подобная запись (я называю ее «записью с коленки») – довольно мучительное занятие, особенно если мысли начинают тесниться и толкать друг друга, не дожидаясь своей очереди: каждая стремится во чтобы то ни стало пролезть за счет других. Иногда мысли атакуют со всех сторон: приходится лихорадочно фиксировать неожиданно появляющиеся в голове сюжетные ходы, интриги, завязки и развязки. Кстати, хорошо осознаю: поведение человека, постоянно останавливающегося, бормочущего что-то себе под нос, со стороны выглядит довольно странным – вот почему предпочитаю прохаживаться в малолюдных местах.

К концу прогулки на страницах блокнота вырастает некое подобие «дерева». От «ствола-замысла» отходят «предложения-ветви», которых в процессе обдумывания всё больше и больше. «Дерево» расползается своими ветвями и корнями по мере того, как в него вносятся новые поправки и задумки. Вскоре оно становится ветвистым настолько, что сам начинаешь путаться – что за чем следует.

Почти сразу же вырабатывается и ритм будущего повествования. Первые же записи в блокноте помогают сразу увидеть, каким он будет: спокойным, повествовательным или динамичным, резким, рваным. Подчеркиваю, ритм – очень важное (как говаривал Ильич, «архиважное») дело, не менее важное, чем хороший сюжет…

Вернувшись домой, привожу первоначальные записи в порядок. В ход идет уже большой лист ватмана, на котором создается план. Прежде всего, ставлю цифры: первая глава, вторая, третья. Цифр-глав может быть пять, десять, двадцать – в зависимости от объема замышляемого. Внеся в план из блокнота первые наброски, стараюсь, чтобы в «пространстве глав» обязательно оставались свободные места – для того, чтобы записывать мысли, которые придут в голову уже по ходу дела. Работаю только карандашом – в этом случае есть постоянная возможность стирать ластиком то, что кажется впоследствии неважным, ненужным.

Итак, план начертан (я имею привычку пришпиливать его на обои в комнате). Затем со всех сторон он обрастает листочками клейкой бумаги, на которые продолжаю время от времени заносить обрывки разговоров, действия, характеристики героев, их реплики и проч. Как правило, листочков вскоре становится настолько много, что стена начинает «пестреть». Одновременно с этим от блокнота тоже не отказываюсь: в маршрутке, в метро, в офисах и в любых других местах продолжают приходить связанные с будущей повестью мысли.

Все это – подготовительный труд, на который уходит от месяца до полугода.

Наконец что-то внутри сообщает – пора садиться за стол. Тогда включаю ноутбук и приступаю к основной работе, то есть «связываю» сюжет, вношу в него со стены и из блокнота то, что наработал ранее, и щедро дополняю приходящими уже за рабочим столом мыслями. Конечно, многое меняется и переосмысливается. Прилетают в голову новые сравнения, убирается то, что раньше казалось важным, начинается бесконечное подыскивание метафор и замена одних слов другими, то есть происходят уже дела рутинные, знакомые каждому литератору.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Во второй половине ХХ века русская литература шла своим драматическим путём, преодолевая жесткий идеологический контроль цензуры и партийных структур. В 1953 году писательские организации начали подготовку ко II съезду Союза писателей СССР, в газетах и журналах публиковались установочные статьи о социалистическом реализме, о положительном герое, о роли писателей в строительстве нового процветающего общества. Накануне съезда М. Шолохов представил 126 страниц романа «Поднятая целина» Д. Шепилову, который счёл, что «главы густо насыщены натуралистическими сценами и даже явно эротическими моментами», и сообщил об этом Хрущёву. Отправив главы на доработку, два партийных чиновника по-своему решили творческий вопрос. II съезд советских писателей (1954) проходил под строгим контролем сотрудников ЦК КПСС, лишь однажды прозвучала яркая речь М.А. Шолохова. По указанию высших ревнителей чистоты идеологии с критикой М. Шолохова выступил Ф. Гладков, вслед за ним – прозападные либералы. В тот период бушевала полемика вокруг романов В. Гроссмана «Жизнь и судьба», Б. Пастернака «Доктор Живаго», В. Дудинцева «Не хлебом единым», произведений А. Солженицына, развернулись дискуссии между журналами «Новый мир» и «Октябрь», а затем между журналами «Молодая гвардия» и «Новый мир». Итогом стала добровольная отставка Л. Соболева, председателя Союза писателей России, написавшего в президиум ЦК КПСС о том, что он не в силах победить антирусскую группу писателей: «Эта возня живо напоминает давние рапповские времена, когда искусство «организовать собрание», «подготовить выборы», «провести резолюцию» было доведено до совершенства, включительно до тщательного распределения ролей: кому, когда, где и о чём именно говорить. Противопоставить современным мастерам закулисной борьбы мы ничего не можем. У нас нет ни опыта, ни испытанных ораторов, и войско наше рассеяно по всему простору России, его не соберешь ни в Переделкине, ни в Малеевке для разработки «сценария» съезда, плановой таблицы и раздачи заданий» (Источник. 1998. № 3. С. 104). А со страниц журналов и книг к читателям приходили прекрасные произведения русских писателей, таких как Михаил Шолохов, Анна Ахматова, Борис Пастернак (сборники стихов), Александр Твардовский, Евгений Носов, Константин Воробьёв, Василий Белов, Виктор Астафьев, Аркадий Савеличев, Владимир Личутин, Николай Рубцов, Николай Тряпкин, Владимир Соколов, Юрий Кузнецов…Издание включает обзоры литературы нескольких десятилетий, литературные портреты.

Виктор Васильевич Петелин

Культурология / История / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Современный русский язык. Графика и орфография
Современный русский язык. Графика и орфография

Книга является учебным пособием по разделу "Теория письма. Орфография" общего теоретического курса "Современный русский язык", читаемого на русских отделениях филологических факультетов университетов и педагогических вузов страны, и ориентируется на устоявшуюся программу по современному русскому языку. В пособии дается описание и теоретическое истолкование системы современного русского правописания. Интерпретируются принципы русской орфографии, освещаются также и предшествующие орфографии части письма, а именно алфавит и графика, поскольку орфография не существует сама по себе: она зависима от состава алфавита и законов графики. Все три части письма - алфавит, графика и орфография - в свою очередь зависят от звучащей речи, которую они и фиксируют в виде письменных знаков. Поэтому описание алфавита, графики и орфографии сопровождается фонетическими комментариями. Основная линия изложения идет с позиций Ленинградской школы [на основе фонологической концепции, представленной в книгах: Щерба Л. В. Русские гласные в качественном и количественном отношении. Л., 1983 (1-е изд. - Спб., 1912); Зиндер Л. Р. Общая фонетика. М., 1979; Маслов Ю. С. Введение в языкознание. М., 1987; Буланин Л. Л. Фонетика современного русского языка. М., 1970; Бондарко Л. В. Фонетическое описание языка и фонологическое описание речи. Л., 1981], но в сопоставительном ключе даются и трактовки другой школы. Самостоятельное значение имеют списки литературы, прилагаемые к основным разделам курса. Используя их, студенты смогут участвовать в обсуждении остродискуссионных вопросов теории и практики письма, а также шире развивать самостоятельную работу в плане научных исследований. Учебное пособие предназначено для студентов-русистов филологических факультетов университетов. Особое внимание в книге обращается на то, как тот или иной раздел курса отражается в действующих школьных учебниках.

В. Ф. Иванова

Учебники / Языкознание / Образование и наука
Как учить чужой язык?
Как учить чужой язык?

Написанная просто и интересно, книга полезна тем, кто уже знает пару языков, и тем, кто отчаялся овладеть хотя бы одним.В разделе «Маленькие хитрости» вы найдете 100 уникальных советов, которые перевернут ваше представление о процессе учебы. Кроме того, вы узнаете правду обо всех существующих методиках и курсах, включая самые знаменитые, и найдете ответы на вопросы:— Почему всего 13 россиян из тысячи знают чужой язык?— Существуют ли люди без языковых способностей?— Можно ли избежать зубрежки?— Как отличить нетрадиционную методику от шарлатанства?— В каком возрасте учить чужой язык?— Как поддерживать интерес к изучению языка?— Что делать, если ничего не получается?С этой книгой не выучить чужой язык практически невозможно.

Антон Викторович Хрипко , Антон Хрипко

Справочники / Языкознание / Образование и наука / Словари и Энциклопедии