Как мы принимаем решения

Примерно спустя три четверти книги «Ночь» – если вы сможете осилить такую большую часть этого очень печального документа – появляется мучительный эпизод. Есть и много других… Этот описывает, как Эли госпитализировали в лагере Буна после операции без анестезии на серьёзно инфицированной ноге. Он едва может ходить. Отец рядом с ним.

Ходят слухи, что Буну будут эвакуировать, ликвидировать – возможно, русские прорвались через восточный фронт – и все узники будут перемещены «в глубь Германии, в другие лагеря; их предостаточно». Как коменданты, так и заключённые, казалось, сходили с ума. Было известно, что нацисты часто взрывали лагеря, даже если узники всё ещё оставались в них. Фашисты также были склонны отдавать приказы о том, что «все инвалиды будут немедленно убиты», потому что целесообразно «прикончить больных». Но этого могло и не произойти; одним из многих инструментов, которым орудовали коменданты, чтобы держать заключённых в постоянном напряжении, была абсолютная непредсказуемость.

Эли пишет: «Я не хотел разлучаться с отцом. Мы уже вместе пережили и вынесли так много; сейчас не время разлучаться». Он трижды спросил отца, что они будут делать, но отец продолжал молчать. Напряжение нарастало.

Описывая это годы спустя, Эли вспоминает: «Выбор был в наших руках. Впервые мы могли сами решить свою судьбу… Или же последовать за остальными». Наконец, Эли принял решение за них обоих «эвакуироваться вместе с остальными». Его отец отвечает: «Давай надеяться, что мы не пожалеем об этом, Элизер».

Приняли ли в этот краткий миг мальчик-подросток и его отец «верное» решение?

От слов Эли у меня перехватывает дыхание:

После войны я узнал о судьбе тех, кто остался в госпитале. Через два дня после эвакуации их просто освободили русские.

Эли и его отец вместе со многими другими отправились форсированным маршем в «глубину Германии», в Бухенвальд. Вскоре после этого отец Эли умер, перед смертью умоляя своего сына о глотке воды, которого так и не получил, а Эли – что ж, вот снова его слова:

Мне нечего сказать о своей жизни в тот период. Она больше не имела значения. После смерти отца ничто больше не могло меня тронуть.

Вы читаете книгу об изменивших мир решениях и людях, которые их приняли. Изменил ли этот единственный концентрационный лагерь мир? Определённо, изменил для Эли Визеля и его отца – он изменил знакомый им маленький мир. Вместе с тем другие решения – те, которые они приняли, и те, которые им были навязаны, – уже изменили мир для семьи Визель и их соседей в гетто Сигета. Но были ли это настоящие решения со свободой выбора?

Визель сталкивается с концепцией свободы, когда реагирует – или, если быть точнее, не реагирует – на смерть отца:

Я не плакал, и мне было больно от того, что я не мог плакать. Но у меня больше не осталось слёз. И в глубине моего естества, в закоулках слабеющего сознания я мог бы искать и, возможно, наконец найти что-то похожее на свободный выбор.

Сознание Визеля пребывало в таком упадке, потому что, как это ни прискорбно, погрузившись в собственную боль и унижения от нацистов, он начал забывать об отце. Незадолго до смерти его отца:

Я проснулся днем и вспомнил, что у меня есть отец… Я знал, что он был на грани, на пороге смерти, и всё же я бросил его… Мгновенно я почувствовал стыд за себя, вечный стыд.

Считаются ли решения, принятые в отсутствие свободы, действительными? Действительны ли решения, принятые в самых экстремальных условиях, на пороге смерти? Или же это и есть самые верные решения?

Мои мысли обратились к покойному сенатору Джону Маккейну. Всем известна его биография. В 1967 году, когда в 31 год он был военным пилотом на Вьетнамской войне, его самолет подбили в небе, и он упал на землю, получив тяжёлые увечья, сломав множество костей. В плену он практически не получал медицинской помощи, зато его постоянно пытали, надеясь, что пытки сломят его. Захватчики предложили ему досрочное освобождение – «свободу» – в связи с тем, что его отец, адмирал Джек Маккейн, по состоянию на 1968 год был главнокомандующим Тихоокеанским командованием. Лётчик Маккейн, исходя из своего чувства чести и понимая собственную ценность в глазах врагов как инструмента пропаганды, принял решение сказать «нет». Это привело к дальнейшим годам заключения и пыток, включая избиения и долгие периоды пребывания в одиночной камере. Он провел в плену более пяти лет.