Как мы росли

Моя мама была родом из казацкой деревни на берегу Дона, и каждое лето на три месяца меня туда отвозили, пока в школе были каникулы. Мой беспокойный характер отнимал слишком много времени и сил у родителей, а в деревне моей дурости всегда находилось применение. В то время я привозил с собой кучу книг в надежде на то, что за три месяца все их прочту, но по итогу ни одну из них так не открывал. Сама деревня у меня в памяти отпечаталась двумя контрастными запахами: горьких лопухов и освежающих сосен. Там где не пахло соснами, всегда пахло лопухами, они росли повсюду, и своим горьким запахом напоминали, где ты находишься. Они росли везде: во дворах, на улицах, вдоль дорог, у магазинов, на озерах, вдоль рек, в общем везде, где не росли сосны. Лес был царством легенд, заходя в него, сразу же слышались голоса всех, кто в нем когда-то бывал. По верхам его крон гудел далекий ветер, внизу повсюду был расстелен ковер из опавших и уже засохших иголок в пересмешку с шишками. Мы ходили по этому мягкому покрывалу, вдыхая хвойные ароматы испаряющихся смол, и голову кружило от непривычного количества чистого воздуха. Мы искали красные ягоды, размером с ноготь, из которых бабушка потом делала очень вкусное варенье, которое я потом забирал домой, чтобы угостить родителей. Но эти ягоды любили не только мы, следы кабанов, которые разрывали своим хряком ямы, были повсюду. Честно говоря, за все время пребывания в лесу, я ни разу не видел ни одного кабана. Дед рассказывал, что зимой в поисках пищи, они постоянно приходили прямо к дому, их следы ног и хряков оставались на снегу. Несколько раз мне удавалось видеть лис, но они были такими ободранными, что больше походили на больших кошек, чем на диких опасных зверей. Ходя по лесным тропкам, мы забредали в детские лагеря, куда привозили детей на лето, у кого не было родственников в деревни. Однако редко встречали кого-то еще бродящего с нами по лесу, видимо он был таким огромным, либо уже всем надоел местным. По лесу мы часто ездили на дедовском мотоцикле, который гудел своим мотором на дальние километры, распугивая птиц. Ну как ездили, за рулем всегда ехал дядька, которому доверял транспорт дед, а я сидел в люльке довольный, что хвойный ветер хлестал меня по лицу. Однажды мы попытались вычислить с какой скоростью я могу бежать, для чего я должен был бежать державшись за резиновый поручень мотоцикла, и как только мои ноги переставали передвигаться и я падал, дядька засекал на спидометре скорость. Уже не помню какую скорость в итоге я развил, но точно помню что свел себе все коленки. Было у нас большое озеро с утками возле единственного магазина, куда мы ходили просто посидеть, как аристократы в чеховскую эпоху. Днем нужно было собирать либо огурцы, либо клубнику, на которые я до сих пор смотреть не могу. Просто когда вы смотрите на них в магазине по высокой цене, они кажутся дефицитными, а когда их плоды простираются на сотни метров вдаль к лесу, то ничего кроме отвращения к ним уже не испытываешь. В это самое время на улице размещались образцы продуктов, которые были в продаже, и большие грузовые машины сигналили, чтобы узнать цену и объем товара, который они скупали у нашего деда по дешевке, и с наценкой продавали у себя в больших городах на больших рынках. Я любил дожди тогда, потому что во время дождей нельзя было работать, и все сидели дома, играя в карты. А дожди там бывали такие сильные и долгие, что шли по нескольку дней, так что мы успевали создавать там целые карточные турниры. Однако нас детей все реже и реже привлекали к сбору урожая, так как мы слишком много топтали здоровых кустов, да еще к тому же пропускали за собой много ягод, прятавшимися за густыми листьями. В итоге за нами нужно было еще раз проходить по тем же местам. Пока взрослые работали в огороде, мы игрались в дедовские инструменты в мастерской, либо прятались в курятнике, пугая кур, которые переставали от этого потом нестись, а нам за все это влетало от деда. Однажды на большом дубе напротив нашего дома поселились белки, и мы их с любопытством подкармливали орехами, пока однажды наш кот не пронюхал о них, и не задрал всех, раскидав пушистые рыжие тушки на дороге. Для детской психики это было жестоко, помню я плакал, хотя кота тоже любил. Вечером мы собирались на длинной скамейке возле дома, лузгая семечки до глубокой темноты, здороваясь и обмениваясь слухами с прохожими. Небо в деревне особенное, на нем раза в три больше звезд чем на городском, и потому кажется, что сквозь эти белые дырочки к нам проникает больше солнца ночью, как сквозь решето. Наверное, поэтому деревенские ночи такие теплые как в воздухе, так и в душе. Еще лучше наблюдать за звездами, лежа на сеновале, — огромной горе скошенной травы, приготовленной для зимнего прокорма скота. Однако дед все время ругался и гонял нас от туда, а позже я узнал, что трава должна сначала высохнуть, прежде чем ее можно было придавливать, иначе она слипалась и загнивала. Несколько раз мне даже удалось поработать косой, длинной шваброй с острым закругленным металлическим концом. Одной рукой нужно было направлять само основание, а другой плавно подсекать острым концом траву. Сила там не нужна была, скорее больше изящества, поэтому в старину косили в основном женщины, а мужчины работали на сохе. Вот и мне удалось распахать сахой пару старых балаганов, — приятно было смотреть, как земля поднимается вверх под острым металлическим якорем, который тащили две мои хилые мальчишеские рученки. Вспоминались картины Льва Толстого в Ясной Поляне. Дед смотрел на меня и смеялся, позже он сказал, что соху в ручную редко таскали, а чаще запрягали в лошадь. Но мое самомнение, что я настоящий деревенский мужик после этого он уже унять не мог. Приезжих в деревню из города, местные всегда укоряли в чистоплотности и лености, и каждый из приезжих пытался доказать обратное, что он не хуже их, и тоже может сгодиться, работая на пределе своих возможностей.