Как мы росли

«Молодец! — хвалил Колю Ведерникова Чапурной. — Мастеровой человек — золото. Вырастешь — будешь красным директором. Знаешь, что такое директор?»

«Нет. Я, дядя Миша, буду столяром, как папанька. Я, когда вырасту, построю карусель с музыкой, чтобы всех ребят катали, и не за пятак, а сколько кому хочется — вволю!» — говорил Коля Ведерников.

«Можно и карусель, — соглашался Чапурной. — Когда ты вырастешь, прекрасная будет жизнь, скажу я тебе!»

Персик кувыркался ловко. Тело у него маленькое, гибкое. Перевернувшись в воздухе. Персик вставал на ноги и прищёлкивал языком и пальцами.

— Ну-ка, ещё, ещё! — кричали в восторге мальчишки.

А Персик, ободрённый успехом, показывал всё новые и новые штуки. Вот он обошёл круг на руках, а потом вдруг, будто его сложили пополам, завертелся на месте. Не поймёшь, где у него голова, где ноги.

— У тебя кости все поломанные. И как ты живой? — удивлялся Наливайко.

— Почему поломанные? Все целые — щупайте! — Персик протянул Наливайко свою тонкую руку.

Наливайко щупал у Персика руку: мальчишки следили молча.

— Хрящики, — сказал Наливайко. — Мне дед говорил — акробатам в цирке непременно кости ломают: хрясь, хрясь! — и готово. Я вот ни за что не согнусь, потому что кости у меня все целые.

Наливайко стал на четвереньки и, пытаясь согнуться, как Персик, тяжело плюхнулся на живот. При этом действительно что-то хряснуло.

— Ни за что не согнусь! — сказал он.

И, считая, что доказательств достаточно, Наливайко поднялся с пола вспотевший, красный. А Персик разбежался, подпрыгнул и сделал такое сальто-мортале, что ребята только ахнули.

Они так увлеклись, что не заметили Чапурного, который всё время стоял в дверях и тоже любовался Персиком.

«Надо бы им гимнастикой заниматься, — рассуждал Чапурной. — Разве это дело? Наливайко такой рослый парень, а еле шевелится. Персик — ничего не скажешь — ловок!»

Михаил Алексеевич старался подмечать, кому из ребят что по душе. Он помогал Коле Ведерникову мастерить всё, что тот задумывал: и мельничку и пароход. Федю Перова он сам отвёз к профессору, чтобы тот определил, учить мальчика музыке или нет.

«Разумеется, учить», — сказал профессор и взял Федю в школу при консерватории.

Вот и этот — ну до чего ловок парень!

— «Ай бал-хара-бал рамина»! — пел Персик, мягко ступая по кругу и взмахивая руками, как птица, которая собирается взлететь. Но вот он остановился и, выждав мгновение, закружился, выбивая ногами чечётку и ударяя в такт ладошами.

— Бал-ра мина! Бал-ра мина! — Ребята, которые, видели этот номер не раз, подпевали ему и хлопали.

Чапурной тихо отступил от двери, он не хотел мешать Персику: кто его знает — может, не захочет мальчишка при нём показывать своё искусство. Отступив назад, Чапурной вдруг встретился с Персиком взглядом. Но Персик, как истый артист, не нарушая ритма танца, улыбнулся, откинул назад голову, снова распластал руки и полетел опять по кругу, едва касаясь носками пола.

— Бал-ра мина! — пели ребята. — Бал-ра мина!

Чапурной, никем больше не замеченный, прикрыл за собой дверь, а представление продолжалось.

Васька учится ходить

В большое окно светило яркое солнце. Под окном стояло корявое дерево, и на его ветвях из коричневых почек выглядывали молоденькие зелёные листочки.

Васька ел манную кашу. Он был очень слаб и сидел в подушках. Кормила его сестра, Агриппина Петровна.

— Доедай, не оставляй свою силу. С завтрашнего дня будем учиться ходить.

— Я умею ходить! — обиделся Васька. — Ног у меня, что ли, нет!

— Умеешь, умеешь! Вот погляжу, как пойдёшь. — Агриппина Петровна собрала тарелки и вышла из палаты.

Сколько Васька лежал в госпитале, толком он не знал. Рядом с ним лежал на койке красноармеец Бочаров, раненный в руку. Он тоже лежал давно, и всё же, когда он прибыл, Васька был уже в госпитале — так говорили няни и сёстры.

Рука у Бочарова не заживала, рана гноилась, и палатный доктор, перевязывая его, каждый раз говорил:

«Нам бы к питанию кое-чего, и рана бы затянулась. А резать тебя бесполезно. Держи свою руку на солнышке».

И Бочаров теперь с утра выходил в сад.

Васька смотрел в окно, щурился на солнце, завидовал Бочарову и думал: «Хорошо бы сейчас сыграть в чижика!» Он с ребятами всегда весной на фабричном дворе играл в чижика. Васька размечтался: «Вот выздоровлю, настрогаю чижиков…»

Когда в палату вошёл для обхода доктор, Васька спал, сидя в подушках. Будить его не стали. Доктор посмотрел на него и велел открыть форточку, а Ваське полотенцем прикрыть голову, потому что он влажный, — как бы не продуло.

Через несколько дней Васька стал подниматься.

— Ну, есть у тебя ноги? — спрашивала его Агриппина Петровна.

Васька стоял и держался за кровать — шагнуть боялся.

— Ну, говорила я тебе — кашу надо есть!

Агриппина Петровна сначала его водила. Через день Васька бродил, держась за стены. А уже потом сам ходил по палате, по коридору и даже по лестнице.

— Скоро будешь играть в чижика, — говорил, глядя на него, доктор.