Как мы росли

— Вот мыло, мыло… — Чапурной записал: «Достать мыло», — Мыло, конечно, будет. — Чапурной сказал это так, будто мыло уже было у него в кармане.

— Тогда я буду помогать, — сказала дама в безрукавке. — Запишите меня.

— Как ваше имя и отчество? — спросил Чапурной.

— Гертруда Антоновна, — ответила дама в безрукавке.

— Очень хорошо! — Чапурной записал: «Гертруда Антоновна».

И снова наступило молчание.

— А если кто не будет работать? — спросил кто-то из-за чужих спин.

— Это уж его дело! — Чапурного разбирало зло. — Я же сказал вам, что только с полным желанием.

Институтки начали шептаться.

— А выселять будут? — спросила дама с лорнетом.

— Вот этого я не знаю, — сказал Чапурной.

Он терпеливо отвечал на вопросы, и, когда собрание кончилось, в его записной книжке был список — правда, ещё очень небольшой — сотрудников детского дома, в котором первой была записана Гертруда Антоновна.

Закрывая собрание, Чапурной сказал:

— А теперь прошу получить дрова и затопить печки. Завтра будем принимать ребят.

Его первое распоряжение было выполнено с восторгом.

Предложение затопить печи было неожиданным, как чудо. Подумать только — затопить печи! Институтки мгновенно разгрузили машину с дровами. Раздобыли колун, пилу. Били по огромным поленьям колуном — и ничего: раскалывали. А когда на верхнем этаже затопили печи, дядя Егор доложил Чапурному:

— Мадамы работать могут.

«Не робеть, воробьи, не робеть!»

Зимним утром — ещё было темно — бабушка подняла ребят. Она напоила их чаем и стала заплетать Варе косички. Варя знала: когда бабушка молчит, и ей надо помолчать. Бабушка долго расчёсывала ей волосы, в косичку вплела зелёную ленточку и достала серое тёплое платьице. Потом стала пришивать к Санькиным штанишкам пуговицы.

Варя не выдержала:

— Куда мы пойдём, бабушка?

— Пойдём? А почему знаешь, что пойдём?

— Знаю, знаю — ленточку зелёную заплела.

Бабушка уколола палец иглой.

— Ленточку?.. Ну и что же, что ленточку… На вот, нитку вдень мне в иголку — ничего не вижу. — И бабушка стала протирать очки.

В это время в щёлочку двери просунулась Люськина рука и поманила пальцем. Васька вышел в коридор, а Варя никак не могла вдеть нитку — всё оглядывалась. Наконец она попала в игольное ушко, отдала бабушке иголку и побежала за Васькой. Один Саня остался сидеть на кровати рядом с бабушкой.

— Ой, Варя, чего скажу! — тараторила Люська. — Меня тётка собрала.

— Чего, куда собрала?

— За нами дяденька Чапурной придёт. В детский дом пойдём, вот что! — сказала Люська.

— За кем — «за нами»?

— За всеми.

— В детский дом? Так я им и пойду! Держи-ка вот! — И Васька сложил три пальца. — Видишь? Убегу непременно.

Варя стояла молча, а на глазах — слёзы. Вот, оказывается, куда их одевает бабушка! В детский дом отдаёт. А папе писала: «Никому не отдам». И Варя, не сдерживая рыданий, бросилась в комнату.

— Родная моя, — говорила бабушка, — куда же я тебя отдаю! Это рядышком… Каждый день тебя видеть буду, и мне будет легче. Сил у меня мало, а вам хорошо будет. Ты за Саней смотри, как бы кто его не обидел. Он маленький, а ты большая, тебе девятый год пошёл. Надо это время прожить, не на век оно. Пройдёт, и всё будет хорошо, — утешала бабушка Варю.

— А папе писала — не отдашь! — сквозь слёзы еле выговаривала Варя.

— «Писала, писала»! А папа что писал? Вот, читай: «Отдай дочку — и не думай. Ей расти. О детях сумеют позаботиться, в этом сомневаться не стоит».

Варя слушала, как бабушка читала строки отцовского письма, и плакала вместе с бабушкой.

Наконец всех ребят собрали и вывели на улицу. Чапурной стоял среди них, как наседка. Помочь ему пришли красногвардейцы из Совета, он их сам об этом попросил:

— Уж вы мне, товарищи, помогите! А то бабы плакать будут — что мне тогда делать?

Как не помочь! Явились точно в назначенный час. Но дело оказалось нелёгким. Попробуй уйми ребят, когда они первый раз от матерей уходят!

И солдаты в шинелях неловко топтались среди малышей, как великаны, стараясь их занять кто как умеет.

— Глянь-ка, глянь — во какая диковина! — говорил один, показывая ребятам на раскрытой шершавой ладони лёгкие звёздочки снежинок.

И ребята разглядывали их, будто в первый раз увидели крошечные ледяные кристаллики.

Другой солдат, высокий, в большой лохматой шапке, сказал Варе, которая держала за руку маленького Саню:

— Давай-ка, дочка, я мальца-то понесу.

— Он и сам дойдёт, — ответила Варя.

Солдат протянул Саньке перегорелый сухарь. Санька молча взял его и сразу засунул в рот.

— Может, тебе помочь, Михаил Алексеевич? — спросил кто-то из матерей.

— Дойдём сами! И не провожайте вы нас. Только ребят растревожите, — отвечал Чапурной. — Мы без провожатых дойдём. — А когда увидел заплаканные глаза Федосьи Аполлоновны, то даже руками развёл: — Уж этого я и не ждал! Что это такое!

Бабушка махнула рукой:

— Да я ничего… Это уж так, по слабости. — Она покрепче завязала Саню платком — шапки у него не было. — Ничего, идти-то недалеко.

А когда ребята тронулись, сказала:

— Ну, час добрый… — и опять заплакала.