Мы вздрогнули от раздавшегося вновь дедовского смеха. Вздрогнули и повернули головы. На пороге стоял и мелко трясся дед. Голос его стал тонким и хихикал дед как–то очень по–детски, а палец его был направлен на папины ноги. Я посмотрел и тоже захихикал. Папина нога почти до колена была белая как у скульптуры; с неё сыпался порошок; по полу из коридора тянулись одиночные белые следы.
— Вот… мама капкан приготовила, смутился папа. Посмотрел на нас и вдруг расхохотался не хуже деда. Мы с дедулей не отставали.
Выехали мы только после обеда. Всю дорогу папа мне объяснял, как надо вести себя с пчелами. Он говорил:
— Ты главное помни, что с ними нельзя нервничать: кричать, размахивать руками, заглядывать… (на этом слове папа неожиданно скривился, будто вспомнил что–то). Заглядывать в дырку улья вообще не стоит, — поправился он, и оценивающе посмотрел на меня.
«А я и не собирался заглядывать, — подумал я, — нашли дурака, и так ясно, что пчел внутри гораздо больше чем снаружи»
Папа посмотрел на меня и успокоился. Сказал:
— Ты, главное, если пчёлка сядет, не сгоняй её и не прижимай, а то укусит. И вообще — поползает, поползает и улетит. Понял?
— Понял, — ответил я, и посмотрел на деда, что он скажет? Дед склонил голову, уперся подбородком в грудь и… спал. «Понятно, как что–то важное говорят дед обязательно спит, а потом, как что–нибудь случится, он спрашивает: «… а, что же мне не сказали?!»
Сейчас дед дрых. Конкретно. Как спят все слоны в цирке — с трубным посапыванием и довольно шумным выдувом. Я знаю — видел. Дядя когда приезжал, водил меня за кулисы цирка к знакомым. Но только у дедули этот фокус со сном получается всегда интересней. Я прямо засмотрелся. Папа видно тоже залюбовался дедом, потому что только он повернулся к дороге и машина сильно вильнула. Папа тихо ругнулся и больше к деду не поворачивался.
За окном мелькали чугунные прутья забора. Сквозь них были видны зеленые поля и яблони. Папа сказал, что это «…Тимирязьевское хозяйство. Здесь еще и Академия есть! Вырастешь — пойдешь учиться». Я ответил, что не пойду. Папа несколько раз на меня поглядывал, он не понял, что я хотел сказать — не пойду учиться в тимирязьевку или вообще учиться не пойду? Я не стал объяснять: не успел — мы подъехали к перекрестку и я увидел большую машину с цистерной. На белом фоне цистерны синими буквами было написано «МОЛОКО». Машина поворачивала, а с боку появился нахальный дядька на синем дорогом автомобиле. Они дергались, дергались… то один, то другой — каждый думал что он главный… В общем проехали мы, а они, со скрежетом зацепившись, остались стоять.
— Папа, а значит мы главные? — спросил я.
Папа мельком глянул на меня в зеркало, кашлянул и ответил:
— Главных на дороге не бывает. Есть только глупые или осторожные.
Тут мы сильно подскочили на «лежачем полицейском». Я уже знал, что так зовут специальную штуку на дороге — для тихой езды. Папа чертыхнулся и добавил: «Кроме осторожных и глупых, сынок, есть еще невнимательные…».
— Па, а почему «лежачий полицейский»? Потому что, как пьяный, да?
Папа поперхнулся.
— Нет, скорее герой — ляжет поперек, и никак не проедешь!
— А что он охраняет? — спросил я, — а получается, что мы полицейского переехали?! А он не будет ругаться? — последнее я уже сказал стараясь не засмеяться — я просто увидел, что папа заулыбался.
Тут мы и приехали.
Надо сказать, что Тимирязьевское хозяйство мне всегда казалось огромным: поля, сады, пчелы, коровы, свиньи, яблоки, розы. Ой… я все перепутал! Яблоки в садах, пчелы живут вместе с розами, а коровы там где и свиньи. Ух, теперь порядок. Про коров надо бы отдельно рассказать, просто каждый раз, когда мы сюда приезжаем, мы ходим поглядеть коров в загоне помещения, а в тот раз коровы были на свежем воздухе — за загородкой. Одна к нам подошла, и мы её погладили. Корова большая. Она наклонила ко мне голову, как–то посмотрела странно, одним глазом, и потянулась ко мне своим шершавым языком. Я испугался. А вы бы не испугались? Я отшатнулся. Корову это не остановило, я даже не думал, что у них бывают такие длинные языки. Я… в общем еще отклонился назад, и… упал, точнее сел, в лужу. Я быстро всклочил, и даже почти не намок, но дедуля с папулей уже смеялись. Дед подмигнул мне, одним движением смахнул с меня кепку и водрузил её корове на голову — прямо через рог. Я хлопал глазами и не знал что сказать, а папа… он тоже глазами хлопал. Потому что если бы он не прохлопал, то корова бы не успела отойти вместе с кепкой.
А корове не понравилось. Она замычала, мотнула головой и отошла на несколько шагов. Папа наконец сообразил и объяснил дедуле, что о нем думает. Он так и сказал:
— Ну-у, Фома Лукич, я пожалуй скажу, что я о Вас думаю… Вы меня простите, но шутки у Вас…
Дедуля до этого смеявшийся, вдруг смутился, и начал оправдываться:
— Да что…, да как…, да кто же знал?!
— А Вы, верно, думали, что корове понравится, что она будет следующую кепку ждать, для красоты — на второе ухо?!
Дедуля затеребил свое ухо. Он всегда дергает мочки ушей, когда волнуется. Папа увидел это, и уже смутился сам.