Как мы спасали челюскинцев

ДОРОГОЙ ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ!

Нам, летающим над Страной советов, больше, чем кому бы то ни было, видны те исторические изменения, которые совершенно преобразили облик государства. Везде чересполосица сменилась массивами колхозных полей, и основными ориентирами при полетах стали громады новостроек. Эта панорама, которую мы каждодневно видим с наших краснозвездных машин, создана руками миллионов трудящихся под руководством ленинской партии, которую ведете по пути неизменных побед вы, товарищ Сталин.

Мы знаем, что вы, товарищ Сталин, были инициатором грандиозных операций по спасению челюскинцев, и мы благодарим вас за честь, за оказанное доверие участвовать в этом бою со стихией, за честь спасти челюскинцев.

Мы завтра прибываем в Москву, в столицу нашей родины, чтобы первым долгом заявить Центральному комитету партии, правительству и вам, товарищ Сталин, что мы снова готовы итти в бой за могущество, славу и неприкосновенность нашего великого государства.

С этой клятвой мы вступаем на землю нашей столицы.

МОЛОКОВ, Д0РОНИН, КАМАНИН, CЛЕПНEB, ЛЯПИДЕВСКИЙ, ЛЕВАНЕВСКИЙ, ВОДОПЬЯНОВ, ГАЛЫШЕВ, ПИВЕНШТЕЙН И ВСЕ БОРТМЕХАНИКИ, ПРИНИМАВШИЕ УЧАСТИЕ В СПАСЕНИИ ЧЕЛЮСКИНЦЕВ

18 июня 1934

раза из бухты Провидения в бухту Лаврентия (куда перевозили больных), перебросив всего 22 человека. 10 мая я сделал последний рейс. Вскоре после этого мы погрузились на пароход.

Обратное плавание было веселым и шумным. Мы проезжали знакомые места, встречались с людьми, каждый из которых воскрешал в памяти эпизоды недавнего перелета.

Вот Котов — заведующий факторией в бухте Преображения, куда я на собаках поехал за бензином и где я с таким наслаждением побрился и вымылся мылом. Я знал — наступает пора охоты, Котову нужен бензин для вельботов. Ему отпустили тысячу килограммов бензину взамен взятых ста семидесяти.

Вот Братышкин — комсомолец с мыса Чаплино. Это он организовывал эскимосов, чтобы выровнять площадку для взлета. Хотелось отблагодарить его, но я не знал чем. Я написал и передал через него письмо всем эскимосам с товарищеской благодарностью за помощь.

И в самом деле, разве будет лишним еще раз сказать о том, что сделали для нас местные жители? Они перекладывали на себя значительную часть тяжелых работ, они всячески облегчали наши лишения, едва только замечали, что к ним прилетели не „капитаны-начальники", а товарищи, люди Советской страны.

С нами на пароходе ехал молодой чукча, которого мы захватили из Ванкарема. Раньше он работал в фактории. Он так жадно интересовался самолетами, так помогал нам в работе, что мы решили взять его в качестве своего воспитанника, привезти в Спасск и сделать мотористом. И когда я смотрел на него, едущего в новую жизнь, мне вспоминался вечер в Анадыре и незатейливая чукотская песенка:

„Надоело мне работать на американском складе,
Тяжело мне мешки таскать.
Я хочу на пароходе поехать,
Хочу видеть города и машины".

И разве не одинаковая судьба у тебя, товарищ чукча, с тысячами и миллионами? Ведь и мне не легко было проводить свое детство в семье рано умершего еврея-грузчика. Детство. Одесса. Еврейская беднота. Всегда забитая, больная мать. Беспризорность. Папиросы, ириски, сахарин. Привокзальные товарищи, рано приучавшие к картам…

И когда крепко установилась советская власть, всеми силами, пока не было поздно, я рванулся к другой жизни. Я поступил в школу еврейской молодежи, в комсомол…

Как же мне было не радоваться, как сдержать себя от охватившего теплого чувства, когда уже после всех шумных встреч и банкетов я получил еще одну, такую дорогую для меня телеграмму: