Как мы жили в СССР

попасть в Большой театр и Мавзолей Ленина, чтобы, вернувшись к себе домой, сказать, что они там побывали. Часто для такого зрителя это единственное во всей его жизни посещение оперы, и оперное искусство его не интересует. Он покупает билет на любой спектакль (по принципу «бери, что дают») и готов платить за «довесок» – за оперы Хренникова «Мать», Мурадели «Октябрь», «Оптимистическую трагедию» Холминова и прочие «шедевры», на которые даже неискушенные командированные не купили бы билетов, но им всучают их «в нагрузку» к таким операм, как «Аида», «Пиковая дама», «Тоска», и к балетным спектаклям. У людей нет выхода, они платят за билеты-довески и часто их выбрасывают, но не идут на осточертевшие всем бездарные агитки [Вишневская 1994: 184].

При этом в провинциальных оперных театрах «почти всегда на сцене гораздо больше народу, чем в зрительном зале, если только не поет какой-нибудь известный гастролер» [Вишневская 1994: 183]. В СССР сотни музыкальных училищ и школ, сотни институтов и техникумов готовили специалистов, однако это, по оценке хорошо знавшей данный вопрос Вишневской, нисколько не говорило о культурном уровне народа. Советским властям важна была только статистика – сколько театров имелось до 1917 года и сколько их возникло после.

Впрочем, в 1970‑е культурный уровень народа был явно выше, чем в сталинское время. Тогда случались явные курьезы. Как-то раз Сталин вручил в Кремле ордена знатным колхозницам, а затем этих женщин повели в Большой театр и посадили в первые ряды, чтобы послушать оперу. Самая знаменитая труженица оказалась прямо за спиной дирижера.

Несколько минут она терпела его перед собой. Но потом вдруг решительно встала, подошла к оркестровому барьеру и, хлопнув Самосуда (фамилия дирижера. – Д. Т.) по плечу своей могутной рукой, громко отчитала: «Ну чего ты руками, как ветряк, махаешь? Уйди отселева, ты мешаешь мне смотреть!..» [там же: 185]

В 1970‑х, понятно, подобного простодушия ни в одном советском театре было уже не встретить.

Но вернемся к вопросу о книгах, которые считались более важным показателем высокой культуры СССР, нежели театры. В принципе, ситуация с чтивом была похожа на описанную в очерке о школе ситуацию со сталью. Книг издавалось великое множество, а потому, если считать, что все они и впрямь прочитывались, то получалось, будто российская земля не просто по завету Ломоносова нарожала некоторое число Платонов и быстрых разумом Невтонов, а прямо-таки поставила это дело на поток. Апологеты социализма хвалились:

В стране везде – от столицы до деревни, на каждом заводе и в каждой школе – были бесплатные библиотеки с очень хорошим подбором книг и журналов, с искренними, внимательными в своем большинстве библиотекарями [Бузгалин, Булавка, Колганов 2018: 67].

Библиотекари и впрямь были обаятельными, но насколько эффективно они могли в советской системе нести разумное, доброе, вечное?

Увы, значительная часть литературы откровенно превращалась «в шлак и в стружку». Советские магазины были буквально завалены теми книгами, которые власть по различным причинам считала нужным издавать: от сочинений Маркса, Энгельса, Ленина и Брежнева до тоненьких агитационных брошюрок и книг авторов, занимавших высокие посты в Союзе писателей. Тиражи печатной продукции не имели никакой связи со спросом на нее. Поэтому регулярно магазины вынуждены были уничтожать тонны книг, альбомов, плакатов, продать которые не было никакой возможности. Вот, например, история, относящаяся к 1974 году: