Как мы жили в СССР

Вождь революции, наверное, в Мавзолее переворачивался от того, что делала с ним идиотская пропаганда. Посреди огромного поля, например, в центре глубокой лужи мог стоять портрет Ильича с простертой рукой и надписью «Правильной дорогой идете, товарищи!» [Данелия 2006: 79]. В лагерях заключенные с восторгом обнаруживали крупно намалеванный лозунг «Ленин с нами!» [Ронкин 2003: 248]. Шутники отзывались на это анекдотом: мол, промышленность изготовила трехспальную кровать под названием «Ленин с нами!», парфюмеры выпустили духи «Запах Ильича», а банщики внедрили мочалку «По ленинским местам», использовав название экскурсионного маршрута, навязываемого советским туристическим сервисом во всех возможных видах.

Так и формировались семидесятники. В почетных караулах у статуй Ленина, который всем был откровенно безразличен. В вечерних прогулках, имитирующих помощь милиции. В чтении Маркса, которого не знали даже учителя. В просмотре фильмов с изъятиями именно того, что сильно интересовало молодых людей.

Даже несовершенные соцопросы 1960‑х показывали, что на юных граждан вся эта идеологическая трескотня почти не действовала. Когда респондентов спросили, какую роль в осуществлении их жизненных планов играет комсомол, 53,8% ответили, что никакую, а еще 17,8% затруднились с ответом. По сути, лишь чуть больше четверти полагали, что комсомол и впрямь значим [Грушин 2003а: 75].

При этом социалистическая система со всеми ее идеологическими атрибутами не вызывала у подавляющего большинства советских людей активного отторжения. Шутки, анекдоты… порой скрытое презрение. Но не более того. Как справедливо заметила либеральный писатель и журналист Татьяна Москвина, «советская литургия никакого ответного восторга в массах не вызывала, но считалась чем-то обязательным, непременным. „Так надо“» [Москвина 2015: 129]. Интересно, что примерно об этом же мне рассказал человек из совершенно иного лагеря – генерал-полковник ФСБ Виктор Черкесов. Характеризуя советскую идеологию, он очень точно сравнил ее с сигнальной лампочкой, которая день и ночь горит в помещении. Мы не знаем, зачем она горит и, по сути, не обращаем на нее внимания. Раз горит – так надо. Тот, кто ее установил, знает, зачем лампа нужна [Черкесов, интервью]. Хотя, казалось бы, сотрудники советских спецслужб должны были быть наиболее фанатично верующими в коммунизм людьми, поскольку защищали первое в мире социалистическое государство, у многих чекистов на самом деле не было идейной убежденности. Диссиденты, с которыми они работали, отмечали, что 80% сотрудников КГБ – циники [Морев 2017: 36, 337]. Некоторые журналисты утверждали, что вся правящая камарилья во главе с Брежневым уже ни во что не верила, а убежденными реакционерами были лишь писатели типа Всеволода Кочетова, возглавлявшего журнал «Октябрь», главный орган постсталинской идеологии [Виноградов 2000: 136].

Все знали, что коммунистический ритуал надо соблюдать ради работы и ради зарплаты. Все знали, что ритуал исполняется для галочки, а на самом деле не нужен даже начальству. Все знали, что чем более высокопоставленным является начальник, тем больше ему на все наплевать. В анекдоте того времени больной обращается к психиатру: «Доктор, у меня растроение личности. Думаю одно, говорю другое, делаю третье». – «Это доказывает лишь то, что вы совершенно нормальны», – отвечает доктор [Мельниченко 2014: 609].

Яркий образный портрет советского человека – «гомо советикус» («гомососа») – оставил нам философ Александр Зиновьев:

Гомосос не есть деградация. Наоборот, он есть высший продукт цивилизации. Это – сверхчеловек. Он универсален. Если нужно, он способен на любую пакость. Если можно, он способен на любую добродетель. Нет тайн, для которых он не нашел бы объяснения. Нет проблем, для которых он не нашел бы решения [Зиновьев 1991: 312–313].

Духи, вешайтесь, тоска!!!

Советская система всюду оказывала влияние на жизнь человека, но не было, наверное, сферы, более уничтожающей индивидуальность, чем армия. Согласно опросам, проведенным, правда, не в 1970‑е, а уже в перестроечное время, 43% респондентов поддержали мнение, согласно которому советская армия калечила юношей морально, а порой и физически. При этом 60% опрошенных считали, что в характерной для армии дедовщине виноваты в первую очередь командиры, допускающие насилие [Советский простой 1993: 107–109]. Подобное положение дел, естественно, не могло сложиться в контрактной армии, куда люди идут служить ради профессиональной карьеры и хорошего заработка, но в Советском Союзе ставка делалась именно на армию массовую, призывную.