Как мы жили в СССР

…В эти дни повсюду по конторам собирают по 7–8 рублей (на колбасу и за курицу), чтобы можно было отметить 60-летие родного государства. Сам видел, как в отделе комплектования областной библиотеки среди стоп новых книг лежали грудами куры, и стоял густой запах. Все ходили и посмеивались [Мельниченко 2014: 174].

Впрочем, несмотря на то что курами библиотеку удалось более-менее укомплектовать, магазины поражали другими дефицитами: не было в продаже конфет (перед праздником-то!), туалетного мыла.

Это все, напомню, картина жизни в Костроме – областном центре. В районных центрах дела с продуктами обстояли еще хуже. Как-то раз газета «Северная правда» решила помочь своим сельским корреспондентам. Их вызвали на совещание, а заодно устроили в буфете продажу мяса. Довольные журналисты возвращались в районы с набитыми авоськами [там же: 220].

Мясная проблема стала излюбленной темой горького советского юмора от частушек до анекдотов. Как-то раз еще в 1950‑е композитор Родион Щедрин отправился с фольклорной экспедицией на Вологодчину и обнаружил там такой пример народного творчества: «Дядя Ленин, открой глазки, нет ни мяса, ни колбаски, яйца видим только в бане между ног у дяди Вани…» [Щедрин 2008: 69]. А вот анекдот 1970‑х. Партийный пропагандист рассказывает трудовому коллективу о достижениях советской власти. Под конец слушатель задает ему вопрос: куда пропало мясо? Лектор предлагает любопытствующему товарищу задержаться ненадолго, чтобы получить ответ. С тех пор этого человека никто не видел. Через год тот же лектор выступает в той же аудитории. Снова вопрос из зала. На этот раз в иной форме: «Я не хочу спросить, куда пропало мясо. Я хочу спросить, куда пропал мой друг Вася?»

Здесь намек не только на продовольственную нехватку, но и на карательные действия в отношении недовольных. Однако чаще анекдоты носили не столько политический, сколько бытовой характер:

– Как у вас в Тамбове с мясом?

– С мясом-то у нас хорошо. Вот без мяса плохо.

Вдвойне плохо приходилось районам Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера с суровыми климатическими условиями. Знаменитый артист Анатолий Равикович, работавший некоторое время в Комсомольске-на-Амуре, вспоминал, что зимой там вообще не было никаких овощей. «Во-первых, их мало производят, во-вторых, их негде хранить при таких морозах» [Равикович 2008: 127].

К началу 1980‑х нарастание продовольственных проблем стало уже настолько очевидно для советского руководства, что появился специальный партийный документ – Продовольственная программа. Студенты-семидесятники ее на уроках марксизма изучали, делали конспекты, выписки, вырезки. В соответствии с программой предполагалось накормить наконец всю страну, однако народ в возможности советской экономики уже не верил. Это отразилось в очередном анекдоте, совсем коротком: вместо мясной вырезки будет теперь вырезка… из Продовольственной программы. Перспектива питаться такого рода вырезками не привлекала семидесятников. При этом участвовать в развитии сельского хозяйства они не могли и не хотели. Если шестидесятники в годы молодости получили от советской власти программу освоения целины, вдохновившую многих отправиться покорять новые земли, то семидесятники уже не ждали от правящей в СССР геронтократии ни ярких идей, ни решительных прорывов. Брежневское руководство делало вид, что решает проблемы, а молодежь на экзаменах по истории КПСС или политэкономии делала вид, что этому верит.

Кому на Руси жрать хорошо?

В известной поэме Николая Алексеевича Некрасова крестьяне из деревень с говорящими названиями Заплатово, Дырявино, Разутово, Знобишино, Горелово, Неелово и Неурожайка поспорили о том, кому на Руси жить хорошо. Сто с лишним лет спустя этот вопрос по-прежнему оставался актуален, поскольку еда по стране размещалась крайне неравномерно.