Как на Дерибасовской угол Ришельевской

Пока помполит нырнул на минутку в ванную комнату, Майка стала судорожно оглядываться по сторонам, сдирая с себя одежду из «Каштана» и разбрасывая ее по каюте. Потому что на поверхности каюты никакого чемодана с цепкой в упор не видно. Помполит вылазит из ванной застегнутый на все пуговицы с контрабандной бутылкой «Мартеля» и видит, что его гостье стало донельзя жарко. И он поступил так, как должен вести себя в этих случаях гостеприимный хозяин, идеологический работник и настоящий мужчина. Взял и включил кондиционер. А потом сорвал пробку с бутылки и сказал Майке, что скоро станет попрохладнее и она сможет не потеть в своей мини-юбке.

Майка зыркает на помполита и не понимает, чего он еще хочет. Потому что она не какая-то там завшивелая утка с кривыми ногами, а хорошо себе загорелая зеленоглазая белокурая лебедушка с дерзко стоящей грудью и крутым бедром. Но помполит ведет себя так, будто его все эти подробности не касаются, хотя он на вид нормальный человек, который из-за такой красоты вполне мог бы рискнуть партбилетом. Тем более, свидетелей возможной любовной сцены, по-советски именуемой аморалкой, пока не предвидится, а судовыми микрофонами он сам командует.

Так помполит все-таки подошел вплотную к Майке, взял ее за руку и обжег своим дыханием со словами: «Давай выпьем за предстоящие ноябрськие праздники». И протягивает Майке стакан. Пилипчук с гораздо большим удовольствием увидела бы у него в руке полный чемодан, а не полупустой стакан, но виду не подала, хотя время операции и нервы уже шли за предел.

В это самое время на палубу парусника поднялись пограничники и начали портить капоновский сценарий своей цензурой. Оператор Коля Боця вместе с пиратом Кондратенко ждут команды режиссера или директора фильма для начала батальной сцены, а бывший генерал Капон понимает: война с пограничными войсками завершится явно не в пользу съемочной группы. Моргунов, прочувствовав Спорщика, напускает на военных статисток, а Капон, вставляя чужие слова в свой лексикон, объясняет их командиру, что все официальные бумаги у него есть. Но для пограничника важнейшим из искусств является не кино, а разрешение на съемку в нашем порту. Тут без разрешения фотоаппаратом щелкнуть нельзя, не то что чем-то похожим на кинокамеру. Потому что неподалеку от «Друга» ржавеют стратегические подводные лодки времен первой русско-японской войны, которые только тем и заняты, что отравляют акваторию так хорошо, как не снилось вредителям из ЦРУ. Может, поэтому пограничник советует директору фильма Капону сперва взять разрешение на съемку, а уж когда он его через недельку иди знай получит — тогда милости просим снимать эту героическую эпопею за гражданскую войну. И тут же указывает оператору Боце, чтоб он прекратил шарить своей камерой вокруг палубы.

Раз Капон молчит, просить Боцю два раза за одну долю не нужно. Он отходит от камеры, попутно замечая, что солнечное освещение вконец скурвилось. А Моргунов распекает одну из девушек за плохо выученную роль со словами «Я готова на все».

Так и Майка внизу на все готова, а помполит далеко не в том возрасте, когда от жары может подымать только стакан. Но он не реагирует на Майкины намеки, и Пилипчук, растерев остатки терпения по цейтноту, виснет у моряка на шее, как якорь на цепи. А тот ведет себя так, словно его тянет книзу не прекрасная дама, а тот самый якорь, на который Майка при всем желании была непохожа. Тогда Пилипчук, сделав перепуганные глаза, отпускает загорелую шею помполита и визжит: «Нахал! Как вы посмели!» Помполит отходит в сторону, извиняется за свою невнимательность и доливает Майкин стакан. А она нагло требует вовсе не долить «Мартеля» так, как пьют у нас, а не там, где помполит так мелко привык наливать. Просто из себя выскакивает от гнева, чтоб моряк вышел и дал возможность скромной девушке одеться. Помполит с видом лоха спокойно вылазит за дверь, а Майка радуется, что разбросала свою робу по всей каюте и может ее спокойно обшмонать в поисках нижнего белья. Как на радость, майкино белье было антисоветского производства. И своими размерами не напоминало те чехлы от танков, что поставляет дамочкам под видом трусов наша самая легкая в мире промышленность. Вот такое белье можно с ходу найти без бинокля во Дворце съездов, не то что в судовой каюте. Так Майка ищет не такие, а свои собственные, далеко не хоккейные, трусики, но чемодана с браслетом не увидела даже в стенном шкафу. И в конце концов ей пришлось дослушивать лекцию любимого Гончаренко вместе с экипажем и капоновским портфелем в большой сумке. А моряки что-то плохо стали вникать, как враги в своих магазинах подсовывают им отравленную аллергией жвачку, и стали облизываться на Майку с большим интересом, чем на популярного писателя.