Как на Дерибасовской угол Ришельевской

Несмотря на героические усилия Раи Пожарник по превращению дворового сортира в почти мемориальное место, где еще спустя год бегали смотреть все кому ни лень, ее сына и зятя все равно запустили на злотик у такой райский уголок, по сравнению с которым это самое говно может сойти за изюм.

— Мадам Пожарник, — сказал ей Говнистый после того, как Рая раскрыла рот, зачем он приперся к занятому человеку, — успокойтесь вместе с вашим темпераментом. Я пришел дать вам немножко заработать.

При этих душевных словах темперамент мадам Пожарник успокоился на две минуты раньше своей хозяйки. Рая Шварцман смотрела на Говнистого с таким воодушевлением, как может только зыркать райкомовский деятель в сторону журнала «Плейбой».

— Мадам Пожарник, — спокойно продолжал озадачивать Раю Шварцман Говнистый, — мне надо многое узнать за малого Панича. Может быть, даже то, что он сам за себе не подозревает.

* * *

Через какой-то там месяц после этого разговора Жора Макинтош подошел к ковыряющемуся в килограммовой затрушенной диадеме Позднякову и сказал ему на полтона ниже обычного:

— Боря, ваш клиент созрел для того, что должно с ним произойти.

Поздняков порылся в блокноте для деловых записей и нашел в нем окно от важных дел:

— Тогда пусть это случится послезавтра между четырьмя и половиной пятого.

Макинтош с огорчением покачал головой:

— Я даже не апостол, извините, Боря, это может произойти только завтра с трех до пяти.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Борис Филиппович, — но я надеюсь, что вся Одесса узнает за этот случай…

— И даже увидит его без подзорной трубы, — улыбнулся обычно хмурый Макинтош.

На следующий день Поздняков вместе со своими ребятами случайно прогуливался сам по себе мимо аптеки Гаевского. А там уже было столько всякого разного народа, что его количество с большим трудом мог бы вместить только самый здоровый московский стадион, названный в память выдающегося спортсмена по кличке Ленин. Даже Соборка резко бросила обсуждать, стоило ли Шепелю бить головой по воротам или отдавать пас Капе Сапожникову, и в полном составе переместилась поближе к аптеке Гаевского.

Когда всем уже надоело ждать, а Поздняков начал думать, что Макинтош завалил его правительственную программу, к дому напротив подлетают машины, битком нафаршированные ментами. А за ними безо всяких сирен гонит красный автомобиль имени Раи Шварцман. Менты вылетают на раскаленный от долгого ожидания воздух и бегут у подъезд, а пожарная машина выдвигает лестницу. По ней вперед и вверх бежит чудак в погонах, у которого в зубах вместо шланга такая себе небольшая дубина размером полштанги от ворот Сени Альтмана. И, представьте себе, этот мент безо всякого постановления от прокуратуры лупит той палочкой по окну и вваливается в квартиру с таким видом, будто ему в ней вчера недолили. А другие менты заскочили туда же вперемешку с дверью. И что увидели менты? Менты увидели абсолютно голого Панича номер два и его знакомую в точно таком виде. Панич при этом необычном для любовного свидания раскладе становится серым, как простыня, на которой он беззаботно резвился. А его дама сердца сделала себе на лице цвет анализа мочи и упала прямо под ноги прыгнувшего в окно мента. А что вы хотите? Между нами говоря, этот самый Панич был способен кинуть две палки подряд только у костер и, может быть, дамочка обрадовалась, когда до нее заглянул такой по всему видно на многое способный мужчина.

А все остальное видели глазами, у кого они были на той улице: Панича и его подругу, скованных наручниками гораздо крепче, чем просто обручальными кольцами, немножко завернутых в какие-то грязные полотенца, закинули в машину. И тут же менты устроили вид, что этот дом, который вызвал у них такой жгучий интерес, больше им даром не нужен. Они сели на свои лайбы и сделали этой голой паре свадебное путешествие за границу человеческих отношений. Так что всем этим делом были довольны многочисленные зрители и особенно Поздняков.

Это представление началось под тонкой режиссурой Говнистого после того, как он опять заглянул к Рае Пожарник. И та ему поведала об разных интимных подробностях жизни коллекционера Панич. Поэтому уже через несколько дней Говнистый случайно встретил в городе известного Лабудова, который вечерами дул у свою флейту в оперном театре. Известным Лабудов был не тем, что умел слюнявить серебристую палку в оркестровой яме, а потому что был сексотом. И все за это знали, хотя сам Лабудов о своей популярности не догадывался.