Как начинался язык. История величайшего изобретения

Это, видимо, противоречит приведенному ранее примеру из работ Кеннета Пайка, который явно демонстрирует, что жесты могут заменять речь. Но жесты, рассматриваемые Пайком, — слот-языковые, особый тип жестов, паразитирующих на речи, а не такие жесты, которые действуют вместо речи. С другой стороны, пример Пайка приводит нас к еще одному вопросу: может ли существовать «слот-жестовая речь», соотносящаяся со слот-речевыми жестами? Тогда мы говорили бы о ситуации, где речь заменяла бы то, что обычно выражается жестами. Если бы речь развивалась на основе жестов, то все бы именно так и происходило. Слот-жестовую речь нетрудно вообразить. Например, представим билингва, владеющего американским и английским языком жестов, который находится перед некоторой аудиторией и заменяет знаки словами речи, один за другим. Это, конечно, не будет подлинным примером слот-жестового языка, поскольку здесь происходит перевод между двумя самостоятельными языками, а не замена жестов словами. Это важно для нас по двум причинам. Очевидно, утилитарная природа жестов рук обеспечивает нам вполне определенный путь к пониманию происхождения и распространения жестов. А тот факт, что ими пользуются все люди, на всех языках и во всех культурах мира, является подтверждением аристотелевских представлений о знаниях (которые осваиваются на основе опыта), а не платоновских (знания вечны и существуют отдельно от материального мира). Такой вывод логичен, поскольку показывает, что полезность жестов — это ключ к их универсальности. Когда какое-то поведение является очевидным решением проблемы, нет необходимости предполагать, что оно врожденное. Проблема сама по себе уже гарантирует возникновение такого поведения, если разум достаточно силен. Принцип полезности объясняет предположительно универсальные характеристики языка, которые часто предлагают считать врожденными. Другими словами, утилитарность объясняет их вездесущность.

Когда жесты стабилизируются посредством конвенционализации, они становятся жестовыми языками. Но языки жестов формируются тогда, когда жесты заменяют все речевые функции. Идея о развитии речи на основе жестов, таким образом, не имеет особого смысла ни с точки зрения функциональности, ни с точки зрения логики. Теория о первичности жестов разворачивает эволюцию в обратном направлении.

Однако, несмотря на то, что в целом я разделяю логику рассуждений Макнила по поводу отсутствия на современном этапе языков, развившихся на основе жестов, чего-то в его выкладках не хватает. Если верны его утверждения о том, что два ныне исчезнувших видах гоминин пользовались либо исходно-жестовыми, либо исключительно жестовыми языками, и это было первым этапом развития современного языка, то почему бы и Homo sapiens не воспользоваться исходно-жестовым языком на начальном этапе развития? Я не вижу причин для того, чтобы путь к языку у какого-то из видов гоминин отличался от других. В действительности я очень сомневаюсь, что любой из видов Homo, предшествовавших сапиенсам, пошел бы по другому пути, поскольку у голосовой коммуникации есть значительные преимущества перед жестовой.

Есть другие типы жестов, которые важны для коммуникации людей. К ним относятся иконические жесты, метафорические жесты и ритмы. В каждом из них проявляется особая грань взаимоотношений между жестами и речью, а также их отношения с познанием и культурой. Здесь мы их подробно обсуждать не будем, однако заметим, что они являются свидетельством сложности отношений между жестами и речью; они также вносят свой вклад в наше продвижение по семиотической прогрессии.

Тем не менее, до сих пор не доказано, что какой-либо компонент грамматики, жестов или других аспектов языка имеет отношение к геному Homo sapiens. По-видимому, вполне достаточно культурного, статистического и индивидуального апперцепционного обучения, подкрепленного эпизодической памятью человека. Литература изобилует утверждениями об обратном, в частности, что есть феномены, которые объясняются только тем, что язык осваивается, по крайней мере, частично, на основе особых языковых предрасположенностей у новорожденного обучающегося.