Как начинался язык. История величайшего изобретения

Та же генетическая мутация в другой среде не распространится на всю популяцию, потому что может и не обеспечить каких-либо преимуществ. В иной среде это будет просто еще одна нейтральная мутация. Такой «фенотип скорняка» может оказаться нейтральным в условиях теплого климата, например в Африке. Следовательно, можно говорить о том, что культура способна сделать нейтральную мутацию положительной. Эффект Болдуина, также известный как теория двойной наследственности, сближает культуру и биологическое развитие и пытается дать объяснение эволюционным изменениям, которые невозможно трактовать только через культуру или только через биологическое развитие.

Снова обратимся к нашему воображению и предположим, что некая женщина родилась как раз тогда, когда люди создавали язык. Назовем ее мисс Синтаксис. Прочие члены сообщества говорят примерно так[16]: «Ты дружить. Он дружить. Она не дружить», а мисс Синтаксис говорит: «Ты дружить, и он дружить, а она не дружить». Или же все говорят: «Человек ударить меня. Человек плохой», а госпожа Синтаксис говорит: «Человек, который меня ударить, плохой». Другими словами, мастер синтаксиса способен составлять сложные предложения, тогда как остальные члены популяции могут формулировать только простые предложения. Могло ли появление в человеческом языке сложных предложений быть мутацией, распространившейся благодаря эффекту Болдуина или иному механизму, например половому отбору? Маловероятно. Язык в плане генетики — не то же самое, что физические навыки.

Первой причиной усомниться, что синтаксическая мутация могла распространиться на всю популяцию или стать благоприятной с точки зрения эффекта Болдуина, является низкая вероятность каких-либо преимуществ такой мутации, особенно с учетом существования современных языков (их мы обсудим далее), у которых отсутствует сложный синтаксис. Такие языки сохранились, несмотря на соседство с языками, обладающими сложным синтаксисом. Кроме того, даже если вдруг выяснится, что языки без сложного синтаксиса в определенных случаях все-таки демонстрируют его наличие, такое открытие лишь подчеркивало бы, что их носители прекрасно обходятся без него в условиях отсутствия сложных предложений — 99 % характерных для них речевых ситуаций.

Еще важнее следующее: чтобы интерпретировать произносимые мисс Синтаксис сложные предложения, ее гипотетическому соплеменнику нужно понимать сложный синтаксис. Произносить сложные предложения, обращаясь к членам популяции, которая на это неспособна — другими словами, если вы единственный, кто может произносить или понимать сложные высказывания, — это как кричать что-либо глухонемому слепцу. Можно возразить, что другие современные приматы в состоянии понимать инструкции, выраженные в виде сложных предложений (на ум приходит, например, бонобо Канзи[17]). Но это далеко не то же самое, что способность полностью понимать сложные предложения. Выполнение инструкций, например, выраженных в форме рекурсивных предложений, может быть первым шагом к овладению или развитию рекурсии, и только. Способность произносить сложные синтаксические конструкции должна предшествовать сложному мышлению, иначе никто не сможет полностью понять сказанное другими.

Но как может появиться такая способность? Как вообще можно думать о том, чего не умеешь сказать? Наверное, один из вариантов состоит в планировании событий внутри событий с помощью картинок внутри картинок, чем пользуются многие современные люди, выстраивая мысли в виде больших историй, которые хоть и составлены из простых предложений, но сплетаются в сложные мысли:

Джон рыбачит. Билл рыбачит.

Джон ловит рыба. Билл останавливается.

Билл ест Джон рыба. Билл возвращается.

Джон возвращается тогда же.

Эта история, полностью составленная из несложных предложений, рассказывает о том, что Джон пошел на рыбалку, а потом или в то же время, в зависимости от контекста, Билл пошел на рыбалку. Джон поймал рыбу раньше Билла. Поэтому Билл перестал рыбачить и съел рыбу вместе с Джоном. Билл решил закончить рыбалку и вернулся домой. Джон вернулся домой вместе с ним. В действительности есть множество языков, в которых простые предложения точно так же сплетаются в сложные истории.

Еще один пример сложного мышления без сложных предложений — это выполнение сложных задач или планирование без вербального формулирования, например плетение корзины. Как показывает гипотетическая история о рыбалке, для сложного мышления или формулирования сложных историй необязательны сложные предложения. Сложное мышление может позволить произносить сложные предложения, но сами сложные предложения для сложного мышления не требуются. Обратное утверждение, однако, будет неверно. Необходимо обладать мышлением, способным генерировать сложные смыслы, чтобы понять сложное предложение.