«Он должен был даже давать присягу в том, что в интересах всего ремесла не станет обращать внимания покупателя на недостатки продуктов других, чтобы таким образом отрекомендовать свой собственный товар».
Конечно, эти строки в их колоритной формулировке имеют значение для времен, уже давно прошедших, но психология «тайны», индивидуального охранительства ремесленного секрета, личной профессиональной тайны
и чопорности сохранилась вплоть до нашего времени. Черты этой психологии мы еще найдем у некоторых современных инструментальщиков и ремонтщиков, «ухарей»-кузнецов, калильщиков, рихтовальщиков; они еще в наши дни иногда носят в кармане «секретные порошки», кое-какие приспособления для работы. Они до сих пор еще утверждают (и не без основания), что обладают секретом и «искусством».Вспомним, что ремесло шло рядом с искусством еще в XIX веке, когда, например, в Париже был создан «Музей искусств и ремесел». «Искусство» профессионального умения и знания, «искусство» работы собственно только в наши дни становится наукой. Не мудрено, что, наряду с этими живучими и косными ремесленными традициями, широкими рабочими массами поддерживалось не только значение «секрета» в области профессионального «знания», но вместе с тем сохранялась наивная вера в особое значение сроков обучения
данному ремеслу. Большой срок обучения это — тоже гордость, лелеющая профессиональное самолюбие. И надо отдать справедливость, что длинные сроки обучения отстаивались и даже уважались больше рабочими, чем предпринимателями.Профсоюзы особенно энергично противились уменьшению сроков профессионального ученичества. Семь лет «кругом», часто независимо от рода профессии (кузнец и портной, сапожник и слесарь, часовщик и токарь), считались прямо священным сроком в сознании рабочих кругов и медленно сходили сначала к шести, потом к пяти и, наконец, к четырем годам.
Нельзя опять не вспомнить авторитетного обобщения Маркса:
«…срок обучения остается необходимым, и ревностно охраняется рабочими даже там, где он излишен. Мы видим, напр., что в Англии законы об ученичестве (laws of apprenticeship) с их семилетним сроком обучения сохраняют полную силу до конца мануфактурного периода и уничтожаются лишь под натиском крупной промышленности».
И опять-таки мы должны сказать, что эти настроения в известной степени пронесены до наших дней, когда старые квалифицированные рабочие-металлисты дают кличку «сапожников», «булочников», «скобарей» новым рабочим-металлистам, не прошедшим долгой старой выучки.
С этими настроениями, в свою очередь, сопряжено характерное аристократическое чванство старичков перед молодыми и их предубеждение против повышения заработной платы неквалифицированным.
Все это проявляется в ремесленно-нормировочных настроениях, когда норму, по мнению рабочих старых поколений, надо определять не только индивидуально, но и в соответствии с производственным стажем, со сроком обучения и с чисто индивидуальной способностью «гнать» эту норму.
В сознании ремесленника единственным фактором нормы является его личное «искусство», его личная энергия (часто вырождающаяся в производственное ухарство). Даже в наши дни можно сплошь и рядом слышать рассуждения о нормах, в которых нет никакого намека на организационные или организационно-технические факторы нормы, а исключительно отдается дань личной способности.
А между тем мы живем в эпоху, когда
Норма здесь получается уже не столько как общественная справедливость или личная награда, сколько как выражение общей организационной культуры
данного производства.Однако для наибольшей убедительности этих положений мы позволим еще несколько отступить вглубь истории, как раз к той эпохе, когда на смену ремесла пришла мануфактура с ее невиданной для ремесла массовостью, разделением труда и согласованностью между собой специальных трудовых процессов[40]
.