Как написать сочинение. Для подготовки к ЕГЭ

Соня – такая же сложная натура, как и Раскольников. Она живет напряженной духовной жизнью, так же страдает от своей «униженности»: ее «истерзала» мысль о «бесчестном и позорном ее положении». Очевидно, она, как и Раскольников, много думала о возможности «покончить все разом», о самоубийстве. Смирение – результат сознательного нравственного выбора, сделанного Соней. Она сознает свою греховность («ведь я… бесчестная, я великая, великая грешница») и отказывается от личных амбиций, поэтому свободна нравственно, в отличие от Раскольникова, который проповедует личную свободу, а на самом деле оказывается рабом своей ложной «теории».

Для Раскольникова остается загадкой, как Соня, с ее характером и «тем все-таки развитием, которое она получила», могла «оставаться в таком положении и не сошла с ума, если уж не в силах была броситься в воду», как «этакой позор и такая низость» совмещаются в ней с «другими противоположными и святыми чувствами». По его мнению, «справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить». Но Соня нашла для себя надежную нравственную опору, которая удерживает ее от соблазнов своеволия и помогает избежать распада личности, казалось бы неизбежного в ее положении. Духовный «стержень» Сони – вера («Что ж бы я без Бога-то была?») и сострадательная любовь к Катерине Ивановне и детям, которые зависят от нее и нуждаются в ее самопожертвовании («… С ними-то что будет?»).

История с Лужиным – испытание «истинности» смирения Сони. Раскольников, ведущий с ней мысленный «спор», думает: «Ну-тка, Софья Семеновна, посмотрим, что вы станете теперь говорить!». Цинизм Лужина стал для нее нравственным потрясением. Она «и прежде знала, что ее легче погубить, чем кого бы то ни было, а уж обидеть ее всякий мог почти безнаказанно». Но Соне «до самой этой минуты… казалось, что можно как-нибудь избегнуть беды – осторожностию, кротостию, покорностию перед всем и каждым. Разочарование ее было слишком тяжело».

Но даже это разочарование было минутным и не поколебало нравственных убеждений Сони, не толкнуло ее на «бунт». Она сознательно уходит от «пустых вопросов»: они противоречат ее вере, решать и даже задавать их ни один человек «не имеет права». На провокационный вопрос Раскольникова («Лужину ли жить и делать мерзости или умирать Катерине Ивановне?.. как бы вы решили: кому из них умереть?») Соня отвечает: «Зачем вы спрашиваете, чему быть невозможно?.. Ведь я Божьего промысла знать не могу… И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать?.. Кто меня тут судьей поставил: кому жить, кому не жить?»

Еще один вариант судьбы «униженных и оскорбленных» – судьба Мармеладовых, людей, которым «некуда пойти», зашедших в нравственный тупик.

Мармеладов – опустившийся как в социальном, так и в нравственном смысле человек. Его облик довольно нелеп: «Что-то было в нем очень странное; во взгляде его светилась как будто даже восторженность, – пожалуй, был и смысл и ум, – но в то же время мелькало как будто и безумие». Мармеладов ведет себя гордо и даже высокомерно: на посетителей распивочной он смотрел «с оттенком некоторого высокомерного пренебрежения, как бы на людей низшего положения и развития, с которыми нечего ему говорить». Раскольникова, который наблюдал за Мармеладовым, неприятно поразила абсурдность его поведения и душевного состояния: «Этот кабак, развращенный вид, пять ночей на сенных барках и штоф, а вместе с тем эта болезненная любовь к жене и семье сбивали его слушателя с толку. Раскольников слушал напряженно, но с ощущением болезненным. Он досадовал, что зашел сюда».

В Мармеладове и его жене Достоевский показал духовную деградацию «униженных и оскорбленных» (пьянство Мармеладова, безумие Катерины Ивановны). Они не способны ни к бунту, ни к смирению. Их гордость столь непомерна, что смирение для них невозможно. Они «бунтуют», но их «бунт» трагикомичен, карикатурен. У Мармеладова это – пьяные разглагольствования, «кабачные разговоры с различными незнакомцами», вошедшие у него в привычку: «Эта привычка обращается у иных пьющих в потребность, и преимущественно у тех из них, с которыми дома обходятся строго и которыми помыкают. Оттого-то в пьющей компании они и стараются всегда как будто выхлопотать себе оправдание, а если можно, то даже и уважение». Мармеладов чуть ли не гордится своим «свинством» («я прирожденный скот»), с удовольствием рассказывая Раскольникову, что пропил «даже чулки» своей жены, «с сугубым достоинством» сообщая о том, что Катерина Ивановна ему «дерет вихры». Он паясничает своим «смирением»: «– И это мне в наслаждение! И это мне не в боль, а в нас-лаж-де-ние, ми-ло-сти-вый го-су-дарь, – выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись лбом об пол». Навязчивое самобичевание Мармеладова ничего общего не имеет с истинным смирением.