Найденная часть черновиков представляет собой пять глав ранней редакции и пять глав позднейшей. По всей видимости, Гоголь хотел внести существенные изменения в самые принципы воссоздания жизни. Так, биография Чичикова оказывалась теперь в центре произведения и как бы требовала дальнейшего развития. Путь персонажа, возможно, должен был конкретизировать высказанное в изданной части поэмы предположение: «И, может быть, в сем же самом Чичикове страсть, его влекущая, уже не от него, и в холодном его существовании заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека перед мудростью небес. И тайна, почему сей образ предстал в ныне являющейся на свет поэме». «Положительный» опыт воплощен и в другом герое сохранившихся черновиков – помещике Костанжогло. Тем не менее показательно: в первой главе второго тома автор обещает продолжить изображение «бедности нашей жизни». И намерение это реализуется.
В дошедших до нас отрывках сожженной рукописи не тускнеет редкий талант Гоголя – сатирика и исследователя заштатной России. Сюжет здесь тоже связан с путешествием Чичикова в поисках мертвых душ. Их немало среди живых: «коптитель неба», «увалень, лежебока, байбак Тентетников; генерал Бетрищев, тупой, грубый солдафон, перенесший в свое имение армейские нравы; помещик Петр Петрович Петух, «барин-арбуз», целью жизни которого (несмотря на то, что имение его заложено и перезаложено) является стремление больше и вкуснее поесть и закормить любого постороннего человека, и многие другие.
Во II томе под авторским критическим прицелом окончательно разрушенная усадебная Русь. Гоголь варьирует (и очень изобразительно, ярко) типы Ноздрева и Плюшкина. Все персонажи – «небокоптители». Но, может быть, именно факт сходства «странных героев» I и II томов и не устраивал Гоголя. Творчество в таком направлении не могло дать качественно нового произведения. Вот почему писатель стремится создать противоположные вырожденцам образы: рачительного и умного хозяина Костанжогло, благодетеля крестьян; добрейшего и честнейшего купца, винного откупщика Муразова; одухотворенную и чистую генеральскую дочь Улиньку Бетрищеву.
Сами по себе идеалы писателя: создание совершенных форм груда и жизни, воспитание высоких чувств и помыслов – не вызывают сомнения. Однако единственным средством утверждения положительного героя стало авторское воспевание нереально абсолютизированного добра. Произошло то, чего так боялся Белинский: мотивы эти «сделались комическими – по крайней мере в патетических местах», от поэмы вдруг повеяло фарсом. И художник, видимо, первым почувствовал фальшь, предав огню плод долгого своего труда. <…>Гоголь буквально тосковал об активном, честном, добром, смелом характере. «Где же тот, кто бы на русском языке русской души нашей умел бы нам сказать это всемогущее слово: вперед!», «которого жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, званий, и промыслов русский человек?» – спрашивает Гоголь в одном из лирических отступлений II тома.
Безответность этого вопроса не умаляет величия подвига создателя «Мертвых душ» – большого, сложного лиро-эпического полотна, одного из шедевров русской литературы. Оно требует серьезного, вдумчивого к себе отношения. В. Г. Белинский верно заметил: «Как всякое глубокое создание, «Мертвые души» не раскрываются вполне с первого чтения даже для людей мыслящих: читая их во второй раз, точно читаешь новое, никогда не виданное произведение. «Мертвые души» требуют изучения».
Трагическая острота конфликта Катерины с «темным царством» в драме а. Н. Островского «Гроза»
–
–
–
–