Как настоящий мужчина

— Спасибо, — ответил я неуверенно и двинулся в зал. Там стоял неимоверный гул человеческих голосов.

По радио вновь зазвучала гавайская мелодия, на сей раз пела девушка. Я весело начал расхаживать по залу. У меня появилось ощущение, будто я принял освежающий душ после жаркого и пыльного дня.

В животе заурчало. Только теперь я понял, какой я голодный.

ГЛАВА 8 ТРУДНЫЙ ВЫБОР

В Гонолулу в самолет сели два новых пассажира: мальчик и высокая худая женщина с золотисто-каштановыми волосами. Видно, ветер растрепал ее волосы, и рыжеватые пряди небрежно спадали ей на лоб.

Она сразу напомнила мне тетю Клару, когда та, целый день простояв на базаре с угрями и другой рыбной мелочью, возвращалась усталая домой…

Женщина медленно шла по проходу; казалось, что каждый взмах тонкими, худыми руками дается ей с трудом. Поражали ее густые брови и большие глаза, которыми она очень часто моргала, будто в глаз ей попала соринка. Она походила на киноактрис, игравших тяжелобольных женщин, так бледны были ее щеки и губы без кровинки.

Вряд ли кто-нибудь мог назвать ее красивой, но в скуластом ее лице с крупным носом и в грустной улыбке, не сходившей с тонких губ, было какое-то обаяние. Мне она показалась усталой и очень одинокой.

Двух свободных мест рядом не оказалось, и мать с сыном разлучились. Мальчик сел возле меня, а мать — наискосок в другом ряду. Мальчик был бледен и худ, как мама, но костюмчик был тщательно отутюжен, каштановые волосы аккуратно причесаны. Глаза, большие, как у матери, были чуточку влажными, словно он только что вышел из кинотеатра, посмотрев фильм «Какой зеленой была моя долина!» или что-либо в этом роде. Мы с Марией смотрели этот фильм о великой любви и страшной гибели шахтеров под землей и горько плакали. Главный герой был очень похож на нашего Мануэля.

Мальчик дружелюбно улыбнулся.

— Ты китаец? — спросил он.

— Нет, филиппинец.

— А я — Дэ́нни. — И он снова улыбнулся, будто произнес хорошую шутку.

— Рад познакомиться с тобой, Дэнни, — ответил я, не решив еще, улыбаться мне или нет. Все же я решил улыбнуться.

— Ты летишь один?

— Да, — гордо ответил я, — от самой Манилы.

— Ты смелый. Я тоже должен был лететь один, да мама не пустила, ведь мне всего десять лет. Она решила ехать со мной.

— А куда вы едете?

— В Голливуд.

Я уставился на него и тут же начал припоминать всех мальчиков-артистов, что видел в голливудских фильмах. Лицо его мне ни о чем не говорило. Конечно, я не мог поручиться, что видел все картины, которые шли у нас, даже хозяин единственного в Сан-Пабло кинотеатра не мог бы похвастаться этим, и я спросил:

— Ты киноартист?

Разглядывая его красивый отутюженный костюм, я испытывал легкую зависть.

— Нет, — отрывисто сказал мальчик, — в Голливуде живет мой отец. Он писатель.

— Интересно, — протянул я, несколько разочарованный.

— Не очень, — задумчиво признес Дэнни. — У меня теперь появилась новая мать.

— Кто-кто?! — изумился я, хотя совершенно ясно расслышал, что он сказал.

— Моя мама — вон она сидит — разошлась в прошлом году с отцом, — сказал мальчик. — Все это время я жил с мамой, а в прошлом месяце отец взял и опять женился.

Голос мальчика звучал грустно. Все, что он говорил, никак не укладывалось у меня в голове.

— Зачем же ты едешь к отцу?

— Судья решил, что я должен время от времени навещать его.

— А мама?

— Она говорит, что уважает закон.

Он помолчал, но, чувствуя мой неослабевающий интерес, продолжал:

— Мама довезет меня до Сан-Франциско — там меня встретит отец, — а сама поедет к дедушке. Дед живет в другом городе, у него удивительный магазин: можно купить что хочешь, даже голову акулы. Я очень люблю бывать у него в магазине.

Магазин меня совершенно не интересовал, куда интереснее отношения между его родителями. Все это было так неожиданно и совершенно непонятно. У нас в деревне у мальчиков не могло быть второй матери, пусть даже отец овдовеет и женится вновь. Но в книжках я читал, что в Америке всего много, — стоит ли удивляться, что у американского мальчика две живые матери. Беседа прервалась.

Дэнни смотрел на мать. Та, поглядывая в зеркальце, поправляла прическу. Ей, видимо, было неудобно, зеркальце было совсем малюсеньким. Я перестал обращать на нее внимание, зевнул и закрыл глаза.

Но вот опять раздался голос Дэнни, и я открыл глаза. Он, видно, чувствовал неловкость положения и хотел что-то объяснить.

— Бедная мамочка, — говорил он, не сводя с нее глаз, — она так волновалась из-за поездки, так спешила привести в порядок мои вещи, что ничего не успела сделать для себя.

Я промолчал. Дэнни повернулся ко мне:

— У тебя есть мама?

— Да, но только одна.

— Она такая же красивая, как у меня?

— Да, — не без колебания ответил я; у меня чуть не сорвалось, что моя мама красивее.

— Погляди, она приводит себя в порядок.

Мать Дэнни подкрашивала щеки. Как только она накрасила губы, Дэнни окликнул ее:

— Мамуль, познакомься с моим новым другом, он — филиппинец.

Сердито поджав губы, она обернулась, но вот губы дрогнули, и на них вновь появилась грустная улыбка.

— Здравствуй, — сказала она, положив зеркальце на колени. — Как дела?