Дома Сталкера дожидаются жена и дочка-инвалид: у Мартышки парализованы ноги. Жена Сталкера – святой человек. Она никогда его не бросит, хотя хлебнула с ним много горя. Все проводники в «Зону» маргиналы, никто из них не дружит с законом. Но герой Александра Кайдановского не просто маргинал, он юродивый. Так это или нет – неизвестно, но героиня Алисы Фрейндлих готова поддерживать эту веру и черпать из неё силы.
Зайди жена Сталкера в Комнату, и она бы нашла, о чём попросить. Но Сталкер, этот рыцарь веры, боится. А вдруг у жены ничего не получится? И что тогда? Тогда будет отнята последняя надежда на исцеление Мартышки. Невольно герой Кайдановского связывает свою веру с чудом. Если чуда не произойдёт, то и Высшей силы нет. И как после этого жить? Сталкер не понимает, что чудом является сама жизнь, такая, какая она есть. Чудо – это его семья, его жена, его больная дочь, которая учит его быть чутким и не требовать слишком многого ни от людей, ни от судьбы. Но Сталкер всё-таки требует, он обвиняет своих товарищей в безверии. Он и не заметил, какой переворот произошёл в Писателе. Да и Профессор вышел из «Зоны» другим человеком.
«Сталкер» – фильм о вере. Но он не ответ даёт, а вопрос ставит. Ответ же даст зритель. Ответов много. И ни за кем из нас не закреплено право решающего голоса. Можно усмотреть в этом слабость «немногословного искусства», а можно и – силу.
«Комната желаний» не освобождает нас от нашего креста, и всё-таки она помогает справиться с ношей. Ведь оказавшись на пороге Комнаты, человек задумывается о своём самом сокровенном, самом выстраданном, самом истинном желании. И в этом собирании себя перед лицом Тайны, он обретает внутреннюю опору. Вера в то, что внутренняя опора крепче всех внешних подпорок вместе взятых, и есть вера в Высшую силу. Писателю эта истина уже открылась, но он пока ещё отвлекается от неё. Например, он боится переступить порог Комнаты, допуская существование в мире магической силы. Заглянув в Комнату, герой Солоницына нелепо машет руками, боясь переступить волшебную черту. И Сталкер втаскивает его в обыденный мир, ухватив за полу плаща.
Высшая сила окутана облаком магических предрассудков, и «Зона» расставляет «ловушки» на эти предрассудки. Люди погибают в «Зоне», потому что становятся жертвой своих предвзятых суждений: сложных духовных концепций или слишком простых рецептов спасения. Удивительно, но именно Писатель, циник и зубоскал, проходит через смертоносные ловушки невредимым. А это значит, что он всё-таки выстрадал право угадывать присутствие Высшей силы и в природе, и в человеке. Да, он приберёг пистолет на случай, если в «мясорубке» встретит инопланетян, мутантов или тёмных духов. Но сам же и осознаёт, насколько нелеп его страх. И в этом ему помогает Сталкер. «В кого… Ну в кого вы там будете стрелять?» – спрашивает он. И Писатель опускает пистолет в воду.
Двигаясь навстречу Высшей силе, огню, творящему жизнь, Писатель постепенно избавляется от страха. Ведь творящий огонь – наш друг. Друг, который никогда не предаст нас, никогда не утратит веры в нас. Да и как может наша незримая внутренняя опора быть враждебной нам? Вот каким доверием к мирозданию должен проникнуться Писатель. Доверием этим заражает его Сталкер, который вроде бы лучше Писателя чувствует, как переплетены все жизни, как хрупки эти жизни, но герой Кайдановского создал культ «Зоны», и этот культ является «ловушкой». Вот почему Сталкер неизменно посылает вперёд Писателя, своего новоиспечённого ученика. И этот ученик, похоже, превзошёл своего учителя.
Упомянутый мною Игорь Евлампиев видит в Писателе последователя Христа. И на это есть масса указаний. Обращу внимание только на одно из них. Перед тем как первый раз приблизиться к Комнате (вспомним сцену из первой серии фильма), Писатель легкомысленно насвистывает какой-то мотив. Но если мы вслушаемся, то не без удивления обнаружим, что в исполнении Писателя звучит ария из «Страстей по Матфею» Баха. Причём именно тот фрагмент арии, в котором предавший Христа Симон Пётр горько раскаивается. А вот ещё одно косвенное свидетельство. Аскетичность и категоричность Сталкера совпадают с общепринятыми представлениями об Иоанне Предтече. И я уверен, что режиссёр фильма согласился бы с такой трактовкой, вот только Тарковский на ней не настаивает.
Как известно, Андрей Арсеньевич пытался построить смысловой мост между Западом и Востоком. Он словно бы спрашивал, имеют ли христианство и такие учения Дальнего Востока, как дзен-буддизм и даосизм, общие духовные основания? И, не вдаваясь в богословские тонкости этого весьма непростого вопроса, отвечал: «Да, имеют». Но отвечал не словами, а самой художественной тканью фильма. А иногда отвечал и фразами священных текстов. Так он соединил завуалированный евангельский стих с 76-м чжаном из «Дао де цзина».