Антирасистский анализ требует, наоборот, чтобы белые люди поняли, что насилие, от которого цветные вынуждены защищаться, берёт начало в белом «Первом мире». Поэтому адекватным сопротивлением режиму, ведущему войну против колонизованного народа на другой стороне глобуса, является перенесение войны домой: построение антиавторитарной, кооперативной и антирасистской культуры среди белых людей, нападение на институты империализма и оказание помощи угнетённым сражающимся людям без подрывания суверенитета их борьбы. Между прочим, недеспотические пацифисты, допускающие небольшой культурный релятивизм, как правило, менее склонны поддерживать вооружённую революцию, когда сражения подбираются ближе к дому. Ход их мысли примерно такой: далёкие палестинцы, например, могут участвовать в вооружённой борьбе потому, что живут под властью насильственного режима, а вот доведённым до скотского состояния жителям соседнего городского гетто было бы «неправильно» или «безответственно» формировать партизанские отряды. Эта тенденция называется «не в моём дворе», её подпитывает признание того, что революция
Противоречием якобы революционного пацифизма является то, что революция никогда не безопасна, но большинство адептов и пропагандистов пацифизма хочет всё и сразу: остаться в безопасности, не получить травм, избежать чьего-либо отчуждения, не давать никому горького лекарства. Устанавливая связь между пацифизмом и саморепрезентацией привилегированных активистов, Уорд Черчилль цитирует пацифистского лидера времен войны во Вьетнаме, осудившего революционную тактику «Партии чёрных пантер» и «Синоптиков», потому что эти тактики были «реально опасны для нас всех… они вполне реально рискуют навлечь на всех нас такую же жестокую расправу (как проявившаяся в убийстве полицейскими Фреда Хэмптона)».82 Или процитируем Дэвида Гилберта, сидящего пожизненно за то, что, являясь одним из «Синоптиков», он поддержал «Чёрную армию освобождения»: «Белым было что защищать. Было комфортно находиться на пике морально престижного движения за перемены, когда чёрные несли основные потери за своё участие в борьбе».83
Желание пацифистами безопасности сохраняется и в наши дни. В 2003 г. ненасильственная активистка заверила газету Сиэтла в мирном характере планируемых протестов: «Я не говорю, что мы не поддержим гражданское неповиновение, — сказала Вольдт. — Это всегда было частью движения за мир, в котором участвовало духовенство, но мы не будем участвовать в повреждении собственности или в чём-либо, что создаст для нас негативные последствия».84
В другом случае, в рассылке по радикальной кампании за окружающую среду 2004 г., студент юридического факультета и активист, призвав к открытому обсуждению планируемых тактик, уговаривал прекратить упоминание непацифистских методов и требовал строгого следования ненасилию на основании того, что непацифистские группы «уничтожаются».85 Другая активистка (по совпадению тоже студент юридического факультета) согласилась, добавив: «Я считаю, что обсуждать в этой рассылке насильственные тактики — игра с огнём, ставящая всех под угрозу». Она также выражала дополнительную обеспокоенность: «Нам двоим скоро предстоит отчитываться перед закрытым комитетом по этике Адвокатской палаты».86
Конечно, сторонники воинственного подхода должны понимать, что осторожность очень нужна при обсуждении тактик, особенно по электронной почте, и что перед нами стоит трудная задача организации поддержки для действий, за которые нас, вероятно, затаскают по судам или посадят, даже если мы не идём дальше обсуждений. Но в данном примере два студента-юриста не говорили, что группе следует обсуждать только легальные или гипотетические тактики — они заявляли, что группа должна обсуждать только ненасильственные тактики. Поскольку дискуссия была начата для того, чтобы помочь группе создать общую идеологическую позицию, то этот их призыв можно считать манипулятивным способом использования угрозы правительственных репрессий для того, чтобы не дать всем участникам даже рассматривать что-либо, кроме явно ненасильственной философии.