Как он не научился играть на гитаре

Механик, морщась, как от боли, смотрел на все, за стрелками часов следя; прокричал что-то в переговорную трубу, поманил Яшку.

— Все! Хватит! Вырубаем все! А то нас здесь поубивает током. Пусть на ручном руле идут, пускай без бортовых огней… Глушим движок. Если сейчас аккумуляторное освещение включится, мы пока здесь. А если нет, наверх выходим. И двигарь главный пусть молотит, пока не захлебнется. — Он ко второму мотористу повернулся. — Иди наверх. Вали отсюда!

Два раза повторять не надо было, сразу ботинки отстучали по ступеням. Механик подошел к движку, стал обороты постепенно сбрасывать. А Яшка точно знал, что по инструкции положено сначала отключить от электроцепи и лишь потом уже остановить. Выходит, что ж, механик в панике?

Сам Яшка полагал, что он спокоен: коленки не дрожат, как иной раз перед дракой. А что немного зубы дробь бьют, так ведь холодная вода кругом. И он, расплескивая эту воду под ногами, прошлепал к главному щиту, рванул тугой рубильник на себя — и… И солнце вспыхнуло! И полетел куда-то Яшка сквозь мелодичный шум в ушах, как на волнах, покачиваясь плавно. И свет в глазах слабел, слабел…

Потом какой-то длинный, тяжкий морок был с видениями да куклуксклановцами в колпаках… А после — нечто в белых одеждах сквозь дымку стало приближаться, женским лицом над ним склонилось… И понял он. Все понял вдруг… «Это же мама меня встречает!..»

— Мама!

— Какая же я мама? Только вас, мужиков, прижмет, так сразу маму вспоминаете? Ольга Петровна, врач-реаниматор я.

В больнице Яшка две недели провалялся. Каждый день тетя приходила, испуганная, сразу постаревшая. А Вика… Ни разу так и не пришла. Хотя с какой-то стороны это и хорошо: ведь Яшка заикаться начал. Бедная тетя всякий раз, лишь только он э-экать-мэ-мэкать начинал, так в слезы. А Яшке перед ней неловко за то, что не ее, а маму в Ольге Петровне увидал. «Но мама-то давно уже… Вот я подумал, что и я… уже…»

Когда Яшка, бледный и чистенький до неприличия, на свое судно возвратился, ремонт почти закончился. Пробоину пониже ватерлинии хорошо залатали, заварили. Боцман привычно от краски вытер ветошью пальцы, пожал Яшке до боли руку. Старпом Володя, кэп теперешний, поулыбался, покивал приветственно. Механик тоже поприветствовал, но все-таки не удержался: «Зачем тогда к щиту полез?!» Альфредыч от механика потащил Яшку за собой:

— Пошли ко мне! У меня есть чем встретить… Посидим, покалякаем.

В каюте он выставил на стол початые пол-литра, на табурет гостя усадил, в граненые стаканчики подул санитарии ради.

— А м-мне н-нельзя, — Яшка сказал. — П-пред-дупредили…

— Ну и не надо. Я выпью. — И выпил, ближе пододвинулся. — Скажи, там есть чего-нибудь? Ну, ТАМ, понял? Ты ж без дыхания был совсем! Это же я тебя откачивал, вытаскивал ОТТУДА! Изо рта в рот тебе дышал. Моим дыханьем ты… Мне одному скажи — чего ТАМ? Чего-нибудь есть все же или?..

Яшка, конечно, понял сразу, но молчал и погружаться сейчас снова в ТО совсем не собирался. Встал. А боцман Альфредыч, прошедший «Крым и рым», вскочил в смущении, засуетился.

— Чего ты, паря?.. Нельзя? Не хочешь? И не надо. Вот… На тебе. — Он вытащил из рундука гитару. — Смотри, как я отремонтировал, лаком покрыл… Она от воды треснула маленько, да это ничего, звучнее будет.

Яшка, не думая, автоматически принял дар, но сразу же, как пальцы обхватили гриф, вспомнилось, что с гитары-то и началось! Она — предвестница! И ТО вдруг непрошено вспомнилось, и будто возвратилось…

— Н-на! З-заб-бери. Н-не надо м-мне… А ч-чего ТАМ есть — время придет и сам уз-з-знаешь!

— Ну что ты?.. — Альфредыч взял гитару. — Успокойся. До свадьбы все… Вот как в стармехи выйдешь, так забудешь заикаться.

И мудрый боцман оказался прав. Даже вторым механиком еще Яков забыл о заикании. Ну, а когда стармехом стал — уже другие заикались перед ним.

А вот теперь на пенсии что-то снова начал заикаться. Это, наверное, потому, что о самом главном спросить некого. Тот, кто знает, уже не скажет. Ни тетя, ни Альфредыч, ни та же Вика.