Как он похож на ангела

— Большое спасибо, — сказал он.

— М-м.

— Жарко сегодня.

— М-м.

— Вы не знаете, который час?

— Половина.

— Простите, я не совсем понял…

— Вы что, глухой? Или иностранец? Половина четвертого.

— Благодарю вас.

«Нет, толстая гусыня, я не глухой и не иностранец. Я заколдованный золотой орел».

Полчетвертого. Времени еще много. Повернув за угол, он опустил руку в карман и нащупал ручку длинной складной бритвы. К сожалению, она затупела, и бриться было трудно, но девичье горло податливее мужской бороды. Эта мысль была настолько смешной, что он не удержался и хихикнул. Звук вышел писклявый, как чириканье маленькой, жалкой птички, но похожий на мощный, гордый крик орла, и ему стало неловко. Он вдруг растерялся и едва дошел ватными ногами до ближайшего фонаря, к которому вынужден был прислониться, чтобы вновь собраться с силами.

Неподалеку три какие-то девчонки ждали автобуса, сидя на скамейке. Они смотрели на него с таким любопытством, будто из-под его серого костюма вылезло старое одеяние Брата Голос. Их нужно было как-то отвлечь, успокоить.

— Жарко сегодня, — сказал он.

Одна из девочек по-прежнему не спускала с него глаз, другая прыснула, третья отвернулась.

— В такую жару приятно думать о чем-нибудь прохладном.

Они снова не ответили. Затем самая высокая чопорно произнесла:

— Нам нельзя разговаривать с незнакомыми мужчинами.

— Какой же я незнакомый? Смотрите — я самый обыкновенный человек…

— Лаура, Джесси, пойдемте, мама будет недовольна…

— …хожу каждый день на работу, всего хочу, всего боюсь, но знаю, что когда-нибудь стану свободным, как птицы. Надо только подождать. Еще чуть-чуть подождать.

Он понимал, что девочки ушли и он разговаривает с пустой скамейкой, но было ясно, что именно так и должен вести себя обыкновенный человек, когда его никто не слушает, — разговаривать с пустыми скамейками, молчаливыми стенами и потолками, глухими деревьями, пустыми зеркалами, закрытыми дверями.

Он пошел дальше. Это был богатый район. Лужайки перед домами становились зеленее, заборы — выше, но у самих домов вид был почему-то нежилой, словно богатые хозяева выстроили их напоказ, а сами отправились жить в другое место. Изредка он слышал, как хлопает дверь, открывается и закрывается калитка, лает пес. «Они здесь, — думал он, — они все здесь, но прячутся. Потому что боятся меня, обыкновенного человека».

Дойдя до Грингроув-авеню, он остановился, переминаясь с ноги на ногу, чтобы унять боль. С каждым шагом туфли жали все сильнее и сильнее, и он подумал, сколько обычных людей ходят целыми днями по городу в тесной обуви прежде, чем кого-нибудь убить. Наверняка немало. Во всяком случае, больше, чем полагают другие обыкновенные люди. Значит, ничего необычного в его цели нет. К тому же Карма клялась отказаться от мира зла и стяжательства. Теперешнее богатство помешает ей ступить на гладкую золотую почву райского сада. Он облегчит ей путь к спасению.

Иногда, вспоминая годы, проведенные в общине, он ненавидел Учителя и презирал оболваненных им Братьев и Сестер, но такие моменты были редкостью. Ежедневное повторение догм и правил оставило в его мозгу глубокий след, и он не мог разровнять его, как разравнивал в стогу отпечаток своего тела, не мог спрятать поглубже, как мусор под листьями и сосновыми иголками. Город казался ему воплощением зла.

Праздные мужчины и раскрашенные женщины были отмечены дьявольской печатью, богохульствующие язычники въезжали на больших, шикарных машинах прямо в ад.

А на нем была печать благочестия. Ее-то и разглядели девочки на автобусной остановке, ее, а вовсе не серое одеяние Брата Голос. И сразу поняли, что он необыкновенный человек, который пришел свершить необыкновенное дело. Хотя девочки были уже далеко, он на всякий случай ускорил шаг, чтобы оказаться от них еще дальше. На некоторых домах были только номера, на других — номера и фамилии владельцев. Возле дома № 1295 на небольшом чугунном столбе висела табличка: миссис Харли Бакстер Вуд. Ее дом тоже казался пустым, но он знал, что это не так. По телефону Карма говорила сначала настороженно, потом с любопытством, потом охотно. Он знал, что в глубине души она очень любит мать и их вечные ссоры мало что значат.

Он не стал звонить, а легонько постучал указательным пальцем по ромбовидному стеклянному окошку в двери. Никто не ответил, но он не сомневался, что Карма дома. Ему представилось даже, что он слышит ее быстрое, взволнованное, беззащитное дыхание по ту сторону двери. Так дышал попугай, прежде чем уронил головку, закрыл глаза и умер у него на ладони. Он похоронил его под мадроньей, а потом взял топор и порубил клетку на куски. Он помнил, какой испытывал восторг, когда крушил топором прутья — словно сам себя выпускал на свободу. Когда восторг улегся, он выбросил то, что осталось от клетки, в овраг, будто убийца, прячущий следы насилия.

— Карма!

Да, он отчетливо слышал ее дыхание.

— Это я, Брат Голос. Ты что, не узнала меня? Посмотри внимательней, не обращай внимания на мелкие перемены. Это я, слышишь, глупая девчонка?

Он прижал губы к щели в двери.