Как организовали «внезапное» нападение 22 июня 1941. Заговор Сталина. Причины и следствия

Когда число заговорщиков доходит до 80 и более процентов генералов и партработников высшего и среднего звена, то напрашивается очевидный вывод: если бы такое было на самом деле, то заговорщики прихлопнули бы Сталина безо всякого труда. Но этого не произошло, потому что заговорщиком был сам Сталин и он умело – порцией за порцией – истреблял неугодных, причем часто руками тех, кого он наметил к ликвидации.

Обвиняя других в заговоре, Сталин парализовал возможное сопротивление. Ведь если бы люди стали сопротивляться, то тем самым они подтвердили свою принадлежность к заговору. И жертвам оставалось либо кончать самоубийством, либо оправдываться и каяться в ошибках, вверяя свою судьбу на усмотрение Сталина. Ничего не скажешь – отменный психологический ход!

Исходя из вышеприведенных данных, вывод получается простой: Сталину надо было придумывать «террористические группы», чтобы самому осуществлять террор. Документы свидетельствуют в пользу этого утверждения. Пример: выступая на мартовском 1937 года пленуме ЦК, первый секретарь Ростовского обкома и старый чекист Евдокимов сказал: «Я хочу рассказать сжато, как было раскрыто Шахтинское дело и кому мы обязаны открытием этого Шахтинского дела. Обязаны мы т. Сталину».

Может, льстил в духе «Сталин – организатор наших побед»? Нет, показателен обмен репликами между Евдокимовым и Ягодой.

Евдокимов. «Я спрашиваю, вот вы, Ягода, были тогда моим начальником, какая помощь с вашей стороны была в этом деле оказана?»

Ягода. «В Шахтинском деле? Вы сами в него не верили».

Евдокимов. «Зато Сталин крепко, по-большевистски, верил в то, что аварии не следствие изношенности оборудования и авральных методов работы, а исключительно результат работы диверсантов. Об этом на том же пленуме упомянул другой крупный работник НКВД Миронов (цитирует): «…несмотря на систематические указания, какие мы получали от ЦК партии, о том, что осколки контрреволюционных оппозиционных элементов из троцкистов и правых уклонистов оживают, о том, что это является главной опасностью на нашем пути…» И так далее.

Пленум прошел в духе усиления классовой бдительности, как того требовал Сталин, а точнее – дезинформации карательных органов и науськивания их на невиновных. «Ребята» рады были стараться, не понимая, что подписывают смертный приговор и себе как свидетелям (все вышецитированные персонажи были расстреляны).

Именно Сталин от имени ЦК постоянно ориентировал органы дознания не на поиск истины, а на добывание конкретного материала под вполне определенным углом. Причем достаточно давно. Вот характерное пожелание, высказанное в письме Молотову еще в 1930 году: «Не сомневаюсь, что вскроется прямая связь (через Сокольникова и Теодоровича) между этими господами и правыми (Бухарин, Рыков, Томский). Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев нужно обязательно расстрелять»[156]. Связь не вскрылась. Следователи тогда еще были относительно планов Сталина недостаточно активные. До назначения сверхпонятливого Ежова оставалось шесть лет, и фигурантов дела пришлось отпустить. Но Сталин позже добился своего, как добивался всего, что задумывал. При этом он использовался эффективную тактику сокрытия своего участия. Делалось это следующим образом: в речах он требовал проявлять революционную бдительность и развертывать всемерную борьбу с врагами. После того как процесс репрессий набирал обороты, выступал с прямо противоположным заявлением о перегибах, естественно осуждая их. Таким образом, все партработники и сотрудники НКВД постоянно находились на крючке. В одном случае их могли привлечь к ответственности за беспечность и потакание врагам, в другом – за перегибы. Лишь Сталин всегда оставался в положении эталона меры.