По мнению В. Чалидзе, чувство недовольства (и даже ненависти!) могло вызреть в ходе борьбы с оппозиционерами 20-х годов. Многие из них капитулировали, но затем вновь попадались на сопротивлении его деятельности, чтобы вновь покаяться. Они сначала критиковали его, затем славословили, затем согласились признаться в самых немыслимых преступлениях. Как же таких не презирать? А дальше сама жизнь принуждала его относиться к марксизму и большевизму все более критически, и тогда он мог сделать жесткий вывод по поводу природы коммунистов, особенно на фоне его гениальности как политика и организатора, выведшего государство из тупика. А окружавшие его мечтатели, вполне возможно думалось ему, способны лишь теоретизировать и вилять хвостом, когда прижмут. Потому, если они выступают против него, – значит, это враги, мешающие ему делать дело – крепить великое государство. А врагов надобно уничтожать.
Рассуждение логичное, тем более что и европейские коммунисты, по возможному мнению Сталина, могли повести себя точно так же, как Зиновьев и Бухарин, – славословить в лицо и плести интриги за его спиной. Причем чем дальше, тем больше, вплоть до вызова его власти и лидерству сначала в теоретических вопросах (а европейские интеллектуалы обязательно начнут теоретизировать), а затем и в политических…
Так это или нет, можно спорить, но хорошо просматриваются вехи превращения вождя в диктатора.
В 1930 году состоялось 85 заседаний политбюро, в 1933 – 32 заседания, в 1935 – 20, в 1936 – 9, в 1939 и 1940 годах – по 2 заседания[102]
. Точно так же по убывающей собирались пленумы ЦК и съезды партии. В 1920-х годах съезды собирались в среднем через два года, в 1930-х – через четыре. Съезд 1939 года оказался чуть ли не последним. Очередной был созван перед смертью Сталина в октябре 1952 года.Вопрос о ренегатстве Сталина – вопрос принципиальнейший. И не из-за идеологии. Среди руководителей СССР было немало прагматиков, для которых марксизм-ленинизм был не столько руководством, сколько иконостасом. Например, таковым прагматиком был председатель Совета министров Косыгин. Что делать: идеология – одно, жизнь – другое. Но со Сталиным дело обстоит совершенно иначе. Его ренегатство заставляет иначе посмотреть на его политические действия. Если Сталин был двурушником, то перестают быть тайной репрессии 30—40-х годов. «1937 год» в таком случае выглядит не как случайный зигзаг, а как сознательная акция по уничтожению большевиков. Появление мощной бюрократии – как сознательное создание Сталиным своей опоры в обществе неудобных для него классов – рабочих и крестьян. А тайна «внезапного нападения 22 июня 1941 года» раскрывается не в виде истории недопонимания Сталиным ситуации, а как осмысленная подстава пролетарского государства и его армии с целью дальнейшего «переформатирования».
С этих позиций можно по-иному посмотреть на репрессии командных кадров РККА. Ныне упорно культивируется версия, что он вычищал предателей и заговорщиков, но с учетом разгрома Красной армии в 1941 году и, мягко говоря, малопонятных действий командования накануне и в первые дни войны, смахивающих на предательство, можно утверждать прямо обратное: Сталин убирал людей, которые могли сорвать ему операцию «Внезапное нападение». Вроде бы фантастическое допущение, но если Сталин был ренегатом, то и систему он создавал под себя. А для этого нужны были «свои люди». Прежний человеческий материал ему не подходил. Обвинения подсудимых (в саботаже, вредительстве, отказе от социализма) совпадают с деяниями Сталина. Возникает подозрение – не приписывал ли он арестованным часть своих замыслов? В частности, подсудимым 30-х годов инкриминировали желание открыть врагу границу и обречь Красную армию на поражение. И разве не это произошло летом 1941 года, хотя «пораженцы» давно лежали в могилах?