Как перед Богом

Лужков. И не забывает о ней, несмотря на изменившиеся отношения с ее родителем…

Даже я, гордящийся умением успевать в течение суток гораздо больше, чем многие другие люди, не понимаю, как это у Лужкова хватает времени на все это? Не понимаю и искренне, по- дружески, завидую. Еще я завидую, что он знает английский и не нуждается в переводчиках, когда случаются особо важные деловые переговоры. А я, наверное, так и умру, не покорив этот самый нужный мне после русского язык…

ТЯЖЕЛО ЛИ БЫТЬ КОБЗОНОМ?

…Кобзон впервые за последние дни завтракал не на скорую руку. Потом мы пили чай. Вагон поезда "Брест-Москва" приятно покачивало. Кобзон расслабился и, забыв про вчерашние обиды, готов был вновь предаться свободным воспоминаниям и размышлениям. Разговор наш опять происходил, что называется, на колесах. Другой возможности завершить первый том его мемуаров не было, и я благодарил судьбу даже за такую работу урывками и с большими перерывами.

…Пора было, как говорится, брать быка за рога, и мы приступили к делу. Вспоминая вчерашний бешеный день, когда толком еще не поправившийся после операции Кобзон остался без обеда и ужина, я начал с неожиданного вопроса:

- Тяжело быть Кобзоном?

- А Вы сами сделайте вывод! Ведь Вы вчера сами видели, как, выступая под дождем, при температуре 9 градусов, промокший и продрогший Кобзон хотел выпить чашку чая… И что из этого вышло? Это вылилось в безумие, когда, не обращая внимания на мое состояние, образовалась очередь за автографами. Поначалу я готов был вынести такое внимание, но, когда очередь превратилась в толпы, давящие друг друга, в том числе и меня, нахлынуло раздражение… Повышенное внимание со стороны людей радует до тех пор, пока это не выливается в бессмысленный ажиотаж, и все забывают, что надо уважать друг друга. В такие минуты не хочется быть Кобзоном! Тяжело осознавать, что стал причиной того, что люди забыли и про свое, и про мое человеческое достоинство!

Настоящее вдохновение и удивительный прилив сил я испытываю тогда, когда в естественной беседе ветераны войны и труда говорят мне спасибо за мою верность военным и патриотическим песням; когда воины-афганцы называют своим за то, что 9 раз прилетал в Афганистан и под пулями душманов пел им любимые песни; когда строители Братской ГЭС и других великих советских строек зачисляют меня в свои ряды…

- А когда Кобзон остается один на один с самим собой или перед тем, как лечь спать, говорит ли он себе: "Так… опять жизнь себе укоротил. Не нужно было в это ввязываться, потому что пустое это! Эх! Не так надо было действовать…"

- Конечно, взволновавшее меня обязательно анализирую. И ночью, бывает, проснусь и думаю, что так, а что не так… сделал?! Но я бы не сказал, что это случается каждый раз, да еще перед сном. Запрограммированности у меня нет. Обращать внимание на все — жизни не хватит. Я не из тех, кто каждый день подводит итоги, как я мылся, как я ел, как я ‹…›, как я пел?… Нельзя себя так изводить! Зачем? Все, что делается не в меру, до хорошего не доводит. Да и потом все равно всего не успеешь и не предусмотришь. Так что осмысливаю, прежде всего, то, на чем споткнулся или могу споткнуться. Кобзон ведь тоже спотыкается… А вообще: Кобзоном быть и тяжело, и очень приятно! И особенно приятно сейчас… Ведь мне необходимо было полгода восстанавливаться после тяжелейших операций в Германии, а я начал работать больше, чем работал до болезни. Знаете почему?

- Почему?

- Да потому что хочу догнать время, упущенное на больничной койке. И это мне удается. И я испытываю от этого такой подъем! Ведь мой возраст не позволяет мне рассчитывать на большую перспективу. Я не из верующих. Так что мне нужно, как можно больше успеть на земле. Я не предполагаю, что, оказавшись под землей, попаду на небо и продолжу там то, чего не сделал здесь.

Кстати, певцы не уходят на пенсию — они падают, как деревья… Кажется, так сказал великий хореограф Юрий Григорович. Постоянно делать дело — это моя единственная болезнь, от которой я бы не хотел избавиться. К сожалению, с возрастом все чаще приходится бороться с болезнями, которые делать дело мешают. Я не сторонник лечиться за границей. Однако какие- то болезни где-то лечат лучше. Вот и оказываешься перед необходимостью ехать туда… Примерно в апреле 2004 года обнаружился у меня рак мочевого пузыря. Сделали в онкологическом центре на Каширке операцию. К концу года выяснилось: неудачно! И вот… не я, а наши светила из АО "Медицина" принимают решение оперировать меня в Германии, потому что лучший на сегодня специалист по этому делу профессор Петер Альтхаус находится в Берлине. Закончил он когда-то еще в Ленинграде Военную Медицинскую Академию. Альтхаус — гениальный хирург и… никакой доктор. Он умеет отлично оперировать и почти не умеет лечить после операции. Поэтому сразу после хирургии надо было бы вернуться на лечение домой. Лечащие врачи у нас — лучше! К сожалению, понял я это только тогда, когда в Германии "долечили" меня до повторной операции…