Ни детства нормального, ни семьи. От того непривычно видеть, что бывает иначе.
Как это, обещанная рюмка не перерастает во вторую, третью, пятую и десятую? А так можно? Что, вот прям реально контролировать не надо? И очередным скандалом подобные посиделки не заканчиваются у других? В смысле, танцами? Какими танцами? Возле унитаза?
Нихрена. Просто танцами. Обычными, нормальными, под музыку. Со словами:
«растрясём жирок» Юра оттягивает супругу от посудомойки и закруживает в стандартно «старческом» медляке, топчась на одном месте. Вроде бы нелепо, но есть в этом что-то умилительно очаровательное. Мой батя только и умел, что лупить жену.
По поводу и без. И сына заодно. Если тот лез защищать мать.
К незапланированной «дискотеке» подключается Виталик с Ксенией, а там и близнецы прибегают на шуршание вскрытой упаковки чипсов. Ребятню вообще не отличить, даже одежда одинаковая. Не семья, а ксерокс. Скопировать — вставить.
Пятнашка тоже входит в раж, беззаботно пританцовывая с непоседливой малявкой на руках, уставшей скучать в стуле. В какой-то момент встречается со мной взглядом, напрягается, демонстративно отворачивается и продолжает крутить хоровод с племяшкой, делая вид, что меня не замечает.
В моём же мозгу словно короткое замыкание происходит. Не могу оторваться от неё, всё равно что суперклеем приклеивает. Намертво. Она сейчас настолько нереально привлекательная в этой своей домашней простоте, что у меня чешутся не только руки, но и другое место. И совсем не то, которое по ассоциативному ряду приходит на ум. Капец я, походу, вляпался.
Очевидная истина подкрадывается сзади и мягко прикладывает по затылку с приветственным: «ку-ку, не ждали? А я припёрлась». Не ждали, несмотря на то что было несложно догадаться, к чему всё идёт. Уж не совсем я дурак, сигналы различать умею. Просто окончательное принятие как-то слишком резко подкатило. Без раскачки.
Ну класс. Приплыли к лодочному сараю, сушите вёсла. Дальше по суше. Тихонько присвистываю под нос, кое-как заставляя себя, наконец, отвести глаза от рыжего чуда и натыкаюсь на хитрый прищур разрумянившейся от градуса старушенции.
— Шо, милок, — задорно подмигивают мне. — Втрескался в нашего Васька?
Что, вот прям так в лоб?
Не, не прокатит. Я запал на Пятнашку, согласен, отрицать глупо, но о влюблённостях и прочей лирической дребедени говорить преждевременно.
— Трескаются губы на морозе если долго целоваться, — многозначительно отвешиваю, пресекая дальнейшее развитие темы. — А ваша внучка ничего так, да.
— Вижу-вижу, — охотно кивает бабуленция, протягивая мне салфетку. В немом вопросе вопросительно выгибаю бровь. — Чаго смотришь, яхонтовый? Слюни подотри, а то всё забрызгаешь.
Испытывающе смотрим друг на друга, после чего я первый не сдерживаю улыбки.
— Теперь видно в кого Пятнашка такая бойкая на словцо.
— А то ж. Фирма веников не вяжет, слыхал? Фирма делает гробы.
— Куда ты опять со своими гробами полезла? — бурчит на неё дед, который и не вслушивался особо в разговор, что-то скрупулёзно вытыкивая в телефоне. Ещё и очки на самый кончик носа сдвинул, чтоб лучше через толстые диоптрии можно было смотреть. — Угомонись. Рано тебе ещё на тот свет, на этом не все дела порешали.
— Балда, выражение есть такое, — шикают на него. — Не собираюсь я помирать. Ты в любом случае первый кони двинешь, если и дальше будешь по крышам со своим радикулитом прыгать.
— Но крыша-то держится, а? Хоть одно нарекание есть?
— Ай, — отмахиваются от ворчуна, переключаясь обратно на меня. — В общем, вьюноша, не щелкай клювом. Пока тебе будет «ничё так», кому-нибудь станет «то, что дохтырь прописал». Захочешь локоток укусить, а вот не получится. Рядышком, да никак.
Это её на сытый желудок всегда на философию тянет или бабулька такая гиперактивная по натуре? Хотя ведь дело говорит.
— Сердечно благодарен за житейскую мудрость, — усмехаюсь, отвешивая недопоклон. — Начинать выполнять можно прямо сейчас?
— От чего ж нельзя? Охотно льзя. Главное, не балуй. Чтоб того этого, никакой похабщины.
— Никакой похабщины, усёк, — не откладываю в долгий ящик то, что можно сделать сразу. Ну а чё, добро ж дали. — Пятнашка? — окликаю Бельичевскую, которая уже наплясалась с мелкой и, оставив пупса в манеже с игрушками, теперь стоит у плиты, карауля поставленную на огонь турку. — Потанцуем?
— Поздно. Натанцевалась, — равнодушно дёргают плечиком, не удостаивая чести даже обернуться. Так и беседую со спиной.
— А что насчёт свидания? В субботу?
— Я занята.
— Воскресенье?
— Занята.
— Понедельник, вторник, среда. Ткни пальцем в календарь, согласен забиться на любой день. Главное, в этом году.
— Рымарь, — о, а вот теперь, наконец, соизволяют отвлечься от кофе. — У нас уговор был вроде только на чай. Чай ты похлебал? Похлебал. Не пора ли вежливо откланяться? Порядочные гости знают, когда пора уходить.
Что и требовалось доказать.
— Видали? — красноречиво киваю бабуле, разводя руками. — Вот и как с ней можно договориться?
— Пфф, — саркастично пфыкает та. — Ну ты словно вчера родился, родной. Кто ж так девушек добивается?