Как писать хорошо. Классическое руководство по созданию нехудожественных текстов

Одна из моих студенток с курса мемуаристики хотела написать о доме в Мичигане, где она выросла. Мать у нее умерла, дом продали, и она, ее отец и десять братьев и сестер должны были собраться в этом доме, чтобы очистить его перед въездом новых жильцов. Она полагала, что, написав об этой встрече, лучше поймет свое детство, проведенное в большой католической семье. Я согласился — основа для мемуаров была замечательная — и спросил, как именно она думает действовать.

Она сказала, что для начала хочет побеседовать с отцом и всеми своими братьями и сестрами по очереди: это поможет ей выяснить, что они помнят о родном доме. Я спросил, чью историю она хочет написать — их или свою? Конечно, свою, ответила она. В таком случае, сказал я, брать интервью у всех ближайших родственников — это почти напрасная трата времени и сил. Только тут перед ней стал потихоньку вырисовываться истинный облик ее будущей истории и она принялась мысленно готовиться к решающей встрече с этим домом, полным воспоминаний. Я сэкономил ей сотни часов, которые она собиралась потратить на интервью, их расшифровку, переписывание и попытки втиснуть полученный материал в мемуары, где он был бы ни к селу ни к городу. Это ваша история, поэтому вам надо беседовать лишь с теми членами семьи, кто способен проникнуть в суть описываемых вами событий или вспомнить эпизод, объясняющий загадку, которую вы не можете разрешить самостоятельно.

А вот другая история, происшедшая на другом курсе.

Молодая еврейка по имени Хелен Блатт очень хотела написать о приключениях своего отца, пережившего холокост. Один из немногих евреев, которым удалось спастись, он сбежал из польской деревни в возрасте 14 лет, достиг Италии, оттуда перебрался в Новый Орлеан и наконец в Нью-Йорк. Теперь ему было за восемьдесят, и дочь попросила его съездить вместе с ней на родину, в ту самую польскую деревню, чтобы она могла послушать рассказы о его молодых годах и написать его историю. Но он отказался: здоровье уже не позволяло, да и вспоминать прошлое было чересчур мучительно.

Тогда она отправилась туда одна в 2004 г. — делала заметки и фотографии, беседовала с разными людьми. Но ей все-таки недоставало фактов, чтобы написать полноценную историю отца, и она была страшно расстроена. Ее отчаяние чувствовала вся группа — оно прямо-таки витало в воздухе.

Поначалу я не знал, что ей посоветовать. Потом сказал: «Это не история вашего отца».

Я до сих пор помню, как она смотрела на меня, пытаясь осознать мои слова.

«Это ваша история, — сказал я. И пояснил, что никому, даже специалистам по холокосту, не хватило бы фактов на реконструкцию юности ее отца: о еврейском прошлом в Европе осталось слишком мало свидетельств. — Если вы напишете историю своих поисков отцовского прошлого, — добавил я, — то заодно расскажете и историю его жизни и его наследия».

С ее плеч словно бы спало тяжкое бремя. Она улыбнулась такой улыбкой, какой никто из нас у нее раньше не видел, и сказала, что возьмется за дело не откладывая.

Курс кончился, но она ничего мне не принесла. Я позвонил ей, и она сказала, что еще пишет — ей нужно больше времени. Потом я получил по почте рукопись в двадцать четыре страницы. Она называлась «Возвращение на родину» и описывала паломничество Хелен Блатт в Плесну, маленький поселок в Юго-Восточной Польше — его даже не было на карте. «Я стала первой представительницей рода Блаттов, которая появилась здесь с 1939 года, — первой за шестьдесят пять лет», — написала она. Мало-помалу перезнакомившись с местными жителями, она обнаружила, что многих родственников ее отца — дедов и бабушек, теток и дядьев — тут еще помнят. Когда один старик сказал: «Ты как две капли воды похожа на твою бабку Хелену», ее охватило «чувство глубокой безмятежности и покоя». Вот как завершается ее история: