Только немногие из тех, кто вырос в обстановке враждебности и внешнего дискомфорта, содержатся в тюрьмах и клиниках для душевнобольных. Те же, кто гнется, а не ломается, могут развить в себе должную уверенность и использовать ее для того, чтобы завоевать себе значимое место в обществе. Может быть, следующее поколение, воспользовавшись методами, приведенными в нашей книге, сумеет перебороть в себе застенчивость и вольется во взрослую жизнь, отбросив навсегда хроническую робость и оцепенение.
Продолжим разговор – теперь он пойдет о детях, «неуязвимых» дома и в школе, но теряющихся от робости в присутствии посторонних людей. Результаты исследований утешительны, они дают надежду и тем детям, которые вынуждены сталкиваться совсем не с самым лучшим из того, что могут дать им взрослые, а иногда – и с самым худшим.
Комедийная актриса Кэрол Бернетт, человек, одаренный редким талантом – заставлять других смеяться, в беседе со мной поделилась воспоминаниями о том, как притворство помогло ей совладать с детскими тревогами оказаться не оцененной по достоинству, не признанной.
Бернетт: Мне кажется, сначала я робела, только когда находилась рядом со своей матерью. Она была привлекательной, умной и веселой женщиной, всего лишь с одним недостатком – позднее она стала алкоголичкой, так же, как и мой отец. Они оба были очень жизнерадостными, обаятельными, щедрыми на выдумки и красивыми внешне людьми. Он всегда напоминал мне Джимми Стюарта, а она была немного похожа на шаровую молнию. При всем при том, я прекрасно понимала, что уж кого-кого, а меня «очаровательным ребенком» не назовешь. Вы даже представить себе не можете, как я страдала из-за своей внешности! Именно потому я была такой робкой. Еще в школе я пыталась восполнить это успехами в легкой атлетике. Я старалась обогнать всех мальчишек в классе и думала, что буду им нравиться, потому что я такая быстрая бегунья. Именно поэтому я была всегда так щедра на шутки и вовсю паясничала в школе. Мне было необходимо преодолеть страх не нравиться, ведь я была бедной и не очень симпатичной.
Зимбардо: Но вы ведь не были, как некоторые дети, клоуном в классе, не так ли?
Бернетт: В классе – нет, но за ленчем и с некоторыми своими подружками бывала. Дело в том, что я хорошо училась и слыла способной и дисциплинированной девочкой. Это заставляло меня вести себя скромнее и выглядеть даже, быть может, несколько угловатой, что, конечно же, мешало добиваться успеха у тех мальчиков, с которыми мне хотелось тогда дружить, знаете, такие, типа «футболистов». Мне тогда казалось, что они совсем не обращают на меня внимания. Со временем все изменилось, и мы поняли, что прекрасно понимаем друг друга.
Зимбардо: Вы имеете в виду, что они тоже были застенчивыми?
Бернетт: Да, и не только застенчивыми. Они все были уверены в том, что непривлекательны! А я так мечтала, чтобы капитан футбольной команды мне улыбнулся или поинтересовался, как меня зовут! Моя мама хотела, чтобы я стала писательницей. Она любила меня успокаивать словами: «Совершенно неважно, что у тебя такая внешность, ты ведь всегда можешь стать писательницей!» Тогда я ответила ей: «Хорошо, буду писательницей», и стала редактором школьной газеты в Голливуд Хай. И вполне преуспела в этом. Я выбрала английское театральное искусство в колледже под предлогом специализации по драматургии, но в глубине души я хотела играть на сцене, хотя ни за что бы в этом не призналась. Я помню – я тогда была совсем маленькой, – у меня была прелестная двоюродная сестра, на девять месяцев старше, – блондинка, изящная, яркая. Она брала всевозможные уроки: пения, танца, актерского мастерства. И однажды, я помню, мне захотелось станцевать чечетку так же, как она, но я не умела. Тогда я пошла в туалет и принялась выстукивать каблуками там. Но через минуту мама остановила меня, открыв дверь.
В моем рассказе мама получается какой-то злодейкой, но это не так. Мы с ней весело проводили время, я ее обожала, и, знаю, она меня тоже любила. Все дело было в том, что я никогда не ощущала защиты, мне казалось, что я не имею поддержки. Дело доходило до того, что когда я принимала участие в спектакле в колледже, мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из родни об этом узнал – на случай, если я провалюсь. Спектакль прошел с успехом, но самое удивительное было потом. Ребята в колледже вдруг стали подходить ко мне со словами: «Слушай, я тебя видел в той пьесе, ты была очень смешной». Меня пригласили на ленч с парой «шишек» со старших курсов, и я была ошеломлена этим, как всякий нормальный желторотый первокурсник. Как-то один парень остановил меня в коридоре и спросил: «Петь умеешь?»