Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни

В последнее время он посещал нас все реже и реже и, наконец, совсем перестал бывать у нас.

Этот внезапный отъезд надолго встревожил меня. Очевидно, что-то произошло.

Уже несколько недель как мой муж был в скверном настроении. В прежнее время он в таких случаях переставал работать, теперь он не мог поступить так. Занимая положение редактора журнала, он взял на себя обязанности и по отношению к другим лицам, и хотя он заявил мне, что все это надоело ему, тем не менее принужден был работать.

Не сделал ли он сам некоторых предложений д-ру Баумгертнеру, как он мне несколько раз угрожал?

Кровь бросилась мне в голову, и я дрожала от гнева и стыда при мысли, что это могло быть.

Я знала, что он не имел ни малейшего понятия о серьезном и чистом направлении д-ра Баумгертнера и совершенно не понимал возвышенных чувств этого человека. Единственным объяснением, приходившим мне в голову, было то, что Захер-Мазох решился на этот постыдный шаг и что Баумгертнер убежал, разочарованный нами благодаря его низкому поступку.

Каким образом д-р Баумгертнер мог знать, что я новее не разделяю мнений моего мужа?

* * *

Теперь, конечно, Арман должен занять свободное место после отъезда Баумгертнера.

Француз – это совершенно другой ум! Он, несомненно, не смутится больше, чем полагается, если ему скажут, что романист желает внести некоторую оригинальность в свое отношение к жене! И вместе с тем, мой муж уверял меня в своей любви, в том, что «никогда он так не любил меня, как теперь».

Но теперь другой человек окружил меня своей любовью. Она выражалась не громкими фразами, а постоянной заботливостью о моем существовании. Инстинктом сердца Арман угадывал мои желания еще раньше, чем я отдавала себе в них отчет, и благодаря ему для меня совершались сказочные чудеса. Я часто видела, как он страдал в душе, потому что не имел возможности принимать большее участие в моей жизни, чувствуя притом, что в ней кроется какая-то мучительная загадка, против которой он был бессилен.

Когда его темные и добрые глаза останавливались на мне тревожно и испытующе, я испытывала то, что должен чувствовать странник, утомившийся от долгого, тяжелого пути в темную ночь и попавший наконец в теплое и светлое помещение, где он может отдохнуть.

Для меня это было новое, неизведанное чувство. Я долго не могла поверить этому. Но когда это стало для меня очевидным, я пожалела, что эта любовь пришла так поздно – слишком поздно. И так как я считала, что у этого чувства нет никакого будущего, я поддавалась его обаянию и радовалась ему, как радуются зимой кратковременному солнечному лучу, который скоро заменят холод и тьма.

* * *

Любовь Армана еще и в другом отношении не походила на чувство моего мужа: один тянул меня вниз, в пропасть низменных страстей, другой, наоборот, возносил в светлую высь; я для него была самым лучшим, самым прекрасным и святым его жизни – драгоценным сокровищем, которое он охранял с тревогой.

Он не подозревал, как его вера в меня и его чистое и великодушное чувство поддерживали меня и придавали мне силы в ту самую минуту, когда я должна была мучительно бороться против постыдных намерений моего мужа.

Хотя я и была равнодушна к мнению света, но меня очень трогало отношение людей, близких и уважаемых мной. Мнение Армана обо мне радовало и утешало меня, так же как меня беспокоила мысль о том, что Баумгертнер думает обо мне дурно… теперь и еще долгое время. Но мой муж не давал мне ни минуты покоя. Он точно обезумел. Он беспрестанно толкал меня на связь с Арманом.

Этим он только грязнил то представление, которое у меня было о чувстве Армана, и причинял мне постоянную пытку. Ни разу не приходила ему мысль о том, что он старается над собственной гибелью.

У меня сохранилось его письмо к брату, писанное им из Мерана 8 января 1869 г.:

«Дорогой Карл!