Как погиб Запад. 50 лет экономической недальновидности и суровый выбор впереди

Фактически за более чем одиннадцатилетнее пребывание Гордона Брауна в должности канцлера казначейства (министра финансов) сдерживание инфляции на низком уровне стало критерием, по которому он судит о своем (и общебританском) экономическом успехе, обещая, что «мы никогда не вернемся в прежний цикл бумов и спадов». Фиксация на инфляции стала так сильна, что если бы ей когда-нибудь удалось пробить оборону, Банк Англии должен был опубликовать открытое письмо и подробнейшим образом объяснить, почему и как он не смог выполнить свою задачу. Тем временем по ту сторону океана, подобно тому, как Фукуяма предсказал конец истории, председатель Федерального резерва Алан Гринспен предсказывал мир без инфляции и предупреждал о рисках дефляции. По его мнению, в новой глобализованной эпохе, характеризующейся постоянным расширением рабочей силы (по мере того как сотни миллионов китайских и индийских работников вступают в строй), опасность заключается в том, что, поскольку и заработки, и цены на товары будут снижаться, дефляционное давление займет место инфляционного в роли ключевого фактора дестабилизации.

Был этот страх обоснованным или нет, главное то, что политики видели в соотношении дефляции и инфляции основной эталон для оценки экономического благополучия и собственного карьерного успеха. К несчастью (и большим расходам), это привело к тому, что они пренебрегли своими надзорными и регуляторными обязанностями и предоставили управлять почти нерегулируемым миром беззубым наблюдателям и/или вялым механизмам саморегулирования. Здесь мы видим яркий пример распада отношений между частным и государственным секторами, наложенного на непонимание важности (и внутренних механизмов) номинальной стоимости активов. Еще один классический пример — решение Гордона Брауна разбить роль Банка Англии между двумя отдельными и независимыми органами: один устанавливает процентные ставки, другой (Управление по финансовому регулированию и надзору) регулирует и надзирает за рынком финансов.

Есть убедительные доводы в пользу того, что центральные банки обязаны отслеживать неверную оценку рыночной стоимости активов и раздувание рынка активов и принимать меры. То же нужно сказать и по поводу регулирования, так как именно из-за регулятивной функции оба органа должны быть объединены. Однако была создана одна организация для установления процентной ставки (Банк Англии), которая ежедневно следила за всеми поворотами британской макроэкономики, и другая организация (Управление по финансовому регулированию и надзору), почти полностью оторванная от реальности экономических механизмов, которые потенциально угрожали разрушить экономику. Они не могли знать того, чего не могли видеть, и, следовательно, не могли принять мер. На освободившемся месте не мог не появиться новый игрок.

В США председатель Гринспен, будучи приверженцем и проповедником саморегулирования, проглядел, как возникло то, что потом назвали теневой банковской системой. Это сеть хедж-фондов, фирм прямого инвестирования и внебалансовых организаций, находившихся вне сферы действия Федерального резерва. В этом не было бы ничего плохого, если бы в итоге не случилось так, что скорость денежного обращения (ключевого компонента функционирующей экономики) все больше стал определять в целом и контролировать не Федеральный резерв, а частный сектор.

По мере того как хедж-фонды становились все сильнее и богаче, увеличивалось и количество обращающихся в системе денег. С помощью сложной паутины новоиспеченных финансовых инструментов, так называемых деривативов, которых, пожалуй, никто по-настоящему не понимал (Уоррен Баффет, один из самых уважаемых и опытных инвесторов нашего времени, называл их «минами замедленного действия»), теневая банковская система смогла привлекать заемные средства с невероятной скоростью. 100 долларов, которые раньше с помощью заемных средств можно было довести до 1000 долларов (десятикратный леверидж), теперь можно было поднимать на астрономическую высоту — для ваших 100 долларов можно было привлечь шестидесятикратный леверидж (то есть превратить их в 6000 долларов). Это была самая настоящая алхимия, вода превращалась в вино, а свинец — в золото.

Вдобавок такова была хитроумная византийская натура деривативов, что никто по-настоящему не оценил ни размера, ни даже местонахождения этого лабиринта долга.

Возможно, самое эффектное разоблачение случилось 2 декабря 2001 года, когда корпорация Enron (со «всезнайками» в руководстве), которая считалась воплощением современной промышленной мощи Америки, была вынуждена объявить о банкротстве.[41] Убили золотого гуся не 13,15 миллиарда долларов долга, расписанные в его финансовом отчете и на счетах, а скорее 13,85 миллиарда долларов внебалансовых и потенциальных обязательств, долгов, искусно спрятанных в совершенно законных внебалансовых организациях, так называемых юридических лицах специального назначения, что довело общий долг компании до 27 миллиардов!