– Ты же последнее время шарахаешься от меня, если я пытаюсь заключить тебя в свои порочные объятия.
– Это правда. – Герцог скрестил руки на груди. – Я заехал только для того, чтобы лично убедиться, что к тебе вернулось благоразумие и ты готов выполнить свои обязательства.
– Жаль тебя разочаровывать, папа, но с ноября ничего не изменилось.
– От нашего общего друга я узнал, что ты открыто появляешься на публике со своим юным приятелем.
– Ясно. – Хэтерфилд поднял руку и постучал пальцами по подбородку. – Позволь мне высказать предположение. Это твое дело случайно не связано с мистером Райтом и карточным долгом ее светлости? Полагаю, период отсрочки подходит к концу? Могу только догадываться, скольких усилий тебе стоило уговорить его на эту отсрочку в ноябре.
– Я очень благодарен мистеру Райту за то, что он любезно согласился подождать еще некоторое время.
– Чтобы ты тем временем убедил меня жениться на его сестре?
– Его сестре? – Герцог вздрогнул от неожиданности.
Хэтерфилд повернулся к зеркалу, чтобы убедиться в белизне галстука-бабочки.
– Ты еще не понял? Я же сразу разгадал его замысел. Мистер Райт является внебрачным сыном столь почитаемого в обществе отца леди Шарлотты. Что делает тебя и ее светлость… о черт, слово вылетело из головы… это связано с шахматами… вот, вертится на языке. О да, вспомнил. – Он обернулся и посмотрел на отца убийственным взглядом. – Пешками в его игре.
Лицо герцога Сотема стало пунцовым.
– Чушь.
– Вам не удастся заманить меня в сети этого брака, папа. Если тебе нравится быть марионеткой в умелых руках мистера Райта, я не в силах этому помешать. Но я не позволю манипулировать мною. А теперь прошу меня извинить, я опаздываю на встречу.
– С этим юнцом, – выпалил Сотем.
– Вот именно. С этим юнцом. Как я выгляжу, папа? Безупречен, как всегда? Вот и отлично. Обидно, если я утрачу свою внешнюю привлекательность и останусь ни с чем. – Не останавливаясь, он прошел мимо Сотема и направился к выходу.
– Подожди, Хэтерфилд…
– Не могу, папа. Я уже опаздываю. – Хэтерфилд снял пальто с вешалки.
Герцог поспешил вслед за сыном.
– На следующей неделе мы с мамой устраиваем прием на Белгрейв-сквер. Двадцать первого числа.
– В тот же день, что и королевская помолвка у герцога Олимпии, если не ошибаюсь?
– Да. Но твоя мама решила, что…
– Ага. Дай-ка подумать. Ваши светлости не были приглашены на торжество, не так ли?
– Я больше чем уверен, что произошла какая-то путаница. Но в любом случае она решила дать свой собственный…
Хэтерфилд запрокинул голову назад и расхохотался.
– О! Могу себе представить. Вне себя от гнева и унижения, она собирается всем утереть нос, надавит на тех, кто ей чем-то обязан, использует все свои связи и влияние, чтобы насолить герцогу Олимпии и испортить ему прием.
– Как бы там ни было, мы… я… очень хочу, чтобы ты пришел.
Хэтерфилд застегнул последнюю пуговицу и обернулся.
– Зачем?
– Что значит «зачем», черт подери? Потому что ты мой сын. Наш сын.
– Какая чушь. Вы же меня на дух не переносите. Я предпочитаю сам выбирать себе компанию, смирись с этим.
– Хорошо, бери его с собой! Можешь привести твоего… своего друга, – сказал Сотем на одном дыхании. Словно молил о пощаде.
Хэтерфилд остановился. Он с любопытством посмотрел на отца – в его широко открытых, слегка увлажнившихся глазах затаились отчаяние и мольба.
– Что ты задумал, папа? – спросил он тихо.
– Ничего. Ничего не задумал. Это обычный прием, маскарад, и я хотел бы, чтобы мой сын приехал к нам, хотя бы в виде исключения. В обществе много говорят о нашей размолвке, и мне бы хотелось, чтобы все узнали, что… что… – В горле у него застрял комок, и он судорожно сглотнул. – Что между нами нет никакой размолвки. Что мы принимаем тебя таким… таким, какой ты есть. И, как я уже говорил, ты можешь привести своего друга.
– Его зовут Стефан. Стефан Томас.
– Мы будем рады принять у себя мистера Томаса.
Хэтерфилд вертел в руках трость, не отрывая взгляда от лица герцога, которое из багрового вдруг стало мертвенно-бледным. Образ отца в его сознании всегда был неподвластен времени: на пике своего могущества, сильный, широкоплечий, с волевым подбородком, с черными густыми волосами и уверенным взглядом. Кто этот нынешний старик? Как герцог Сотем смог измениться до такой степени? Щеки обвисли, волосы поредели и покрылись сединой, а взгляд стал усталым и неуверенным. И даже косая сажень в плечах, мощь, которая, казалось, могла объять необъятную Британскую империю, исчезла, уступив место унылой сутулости.
Тем не менее он явно что-то затевал. Герцог Сотем никогда не сдавал занятых позиций; он не умел прощать и ничего не забывал; и он не из тех, кто привечает блудных сыновей в своем гнезде на Белгрейв-сквер. Хэтерфилд это прекрасно понимал. Он чувствовал подвох и знал, что если согласится, то сам сунет голову в петлю.
Но не было еще на свете ловушки, которой ему не удалось бы избежать.
И эти опущенные плечи отца, словно он уже признал поражение! Жалкая морщинистая шея…
– Итак, маскарад, да? – уточнил он.
– Да. Всем нравятся маскарады, это факт.
Хэтерфилд глубже надвинул шляпу.