Как понять собаку. Научись говорить на языке лучшего друга

Это была не первая собака в моей жизни. Первым был Шейн — великолепный трехцветный бордер-колли, подаренный отцом. Мне было тогда тринадцать лет, и жили мы в Фулхэме, на западе Лондона. Собак я обожала всегда и в детстве даже играла с воображаемой собакой по кличке Леди, а бабушка мне подыгрывала, ведя беседы с моей выдуманной собачкой. Мне кажется, что тогда, как и сейчас, собаки виделись мне существами, безусловно, любящими, преданными, верными — обладателями качеств, которые далеко не просто найти в людях. Появление в семье Шейна только подтвердило мои чувства.

Мы с отцом дрессировали Шейна по методу, которым папа пользовался еще в детстве, мальчиком, когда занимался с собственным псом. Папа был мягким человеком, но требовал, чтобы собака слушалась беспрекословно и выполняла все его команды. Если Шейн ошибался, делал что-то не так, он получал щелчок по носу или шлепок по заду. Но меня тоже шлепали по попе, так что все выглядело вполне справедливым, тем более что Шейн был очень умен и, казалось, понимал каждое слово. Я до сих пор помню, как гордилась Шейном, когда мы ездили с ним в Патни-Хит и Уимблдон-Коммон на автобусе номер 74. Шейн сидел у моей ноги, без поводка и вел себя безупречно. Это был просто суперпес!

Если у тебя что-то получается, то естественно следовать этому курсу — как говорится, зачем склеивать то, что не разбилось? Именно поэтому, когда у нас появилась Парди, я решила заниматься с ней точно так же, как в свое время с Шейном. Я стала обучать ее тому, что такое хорошо и что такое плохо, с помощью любви, нежности и, если потребуется, силы.

Сначала способ вроде бы сработал. Парди хорошо себя вела, вписалась в семью. Но это было в Лондоне. Проблемы начались в сентябре, когда мы переехали в Линкольншир. Новый наш дом располагался в маленькой уединенной деревне — полной противоположности шумному, перенаселенному городу. Здесь не было уличных фонарей, автобус приезжал всего два раза в неделю, а до ближайшего магазина приходилось идти четыре километра. Помню, как меня в возрасте трех лет впервые взяли на взморье. Увидев море, я повернулась и убежала от него на холм, объяснив потом, что оно «слишком уж великовато». Я уверена, что, умей Парди говорить, она именно так описала бы наш новый дом. Все казалось ей «слишком великоватым».

Вскоре после переезда Парди начала вести себя странно, хотя особых опасений это не вызывало. Она могла убежать из дому, часами пропадать, а потом вдруг явиться, явно где-то на славу повеселившись. Она стала взвинченной, беспокойной, буквально подскакивала, бурно реагируя на любой звук или жест. Парди следовала за мной по пятам, куда бы я ни шла, и это немного раздражало, ведь мне приходилось нянчиться сразу с двумя детьми. Не нравилось мне и то, что она убегает из дому. Хозяева всегда несут ответственность за то, чтобы их питомцы не досаждали и не причиняли вреда другим людям. Словом, неудобств было много. Но я решила, что раз уж выбрала эту собаку, то не может быть и речи о том, чтобы от нее избавиться. Я считала своим долгом помочь ей освоиться и надеялась, что со временем все устроится. Однако вскоре события вышли из-под контроля.

Впервые у меня закралась мысль, что с собакой что-то не так, после разговора с местным фермером. Явившись к нам, он решительно заявил, что если мы не можем справиться со своей собакой, то он ее пристрелит. Я, разумеется, пришла в ужас, но не могла согласиться с тем, что он прав: Парди носилась по его ферме, распугивая скот. Поэтому мы ограничили ее передвижения, посадив на поводок. Поводок одним концом закрепили на ошейнике, а другим — на бельевой веревке, которая тянулась через весь наш громадный сад. Но при любой возможности собака по-прежнему убегала.