Как поступить в американский университет и обучаться в нём бесплатно

Должен заметить, что я расовых предрассудков лишён и к неграм отношусь с особой симпатией. Во-первых, мы с ними – вроде бы угнетаемые нацменшинства, ибо в недавние времена еврей в СССР чувствовал себя примерно так же, как негр в США вскоре после Гражданской Войны: уже не вешают, но дальше виселицы не пускают. Во-вторых, евреи в древности пребывали в рабстве в Египте, то есть в краях африканских – и значит, мы с неграми почти земляки. Когда я учился в университете, негров у нас – конечно, из Африки – было много, и они меня не разочаровали, так как все оказались парнями весёлыми, компанейскими и стойкими к ленинградскому климату и жизненным невзгодам. Кто-то ездил с нами в стройотряды и на целину, кто-то женился на наших девушках, а кто-то так и остался в России – правда, я уже не помню, кто именно. Словом, со студенческих лет я сохранил самые тёплые воспоминания о неграх и, отправляясь в Штаты, держал в памяти некий штамп: улыбающаяся шоколадное лицо, припухлые губы и волос мелким колечком.

Надо признаться, я был потрясён.

Потрясение заключалось не в том, что одни негры выглядели настоящими джентльменами, а другие лишь цветом физиономий отличались от наших полупьяных люмпенов, бомжей и не желающих работать оборванцев; и не в том, что едва ли не каждый пятый чиновник или полицейский – чернокожий; и не в том, с какой властностью ведут себя эти чиновники – например, в аэропорту, при паспортном и таможенном контроле. Меня поразили их лица, иногда лишённые привычных африканских черт и выглядевшие для меня столь же странно, как, скажем, синее яблоко или тюльпан с зелёными лепестками.

Разумеется, я видел типичных негров, пухлогубых и курчавых, похожих на африканских или на персонажей голливудских фильмов. Но многие были другими, совсем другими! Чёрными, как смоль, но с европеидными чертами или с тонкими благородными лицами арабских кочевников; шоколадными или просто смуглыми, чем-то неуловимо напоминавшими и европейцев, и китайцев, и японцев; совершенно белыми – и в то же время, если не считать цвета кожи, отмеченными всеми признаками негроидной расы. Вскоре я пригляделся, перестал удивляться и начал размышлять.

Конечно, африканские негры тоже различаются меж собой. Живут там банту, фульбе, бамбара, матебеле, акан, зулусы, басута, свази, а также бушмены и эфиопы, в негроидной принадлежности которых есть большие сомнения, хоть они и чернокожи. Теперь вспомним, что в южноамериканские штаты свозили множество всяких негров (кроме, быть может, бушменов – они малорослы, и их, я полагаю, было трудно отловить в пустыне Калахари). От союзов негров с белыми произошли мулаты и квартероны, от союзов с индейцами, китайцами и японцами – метисы; и вся эта чёрно-бело-шоколадно-жёлтая масса бурлила и кипела на протяжении шести-семи поколений, рождая совершенно невиданные плоды и побеги. Мой сын тоже метис, наполовину еврей, наполовину татарин, и в наших краях мог бы сойти за весьма экзотический фрукт; но где ему тягаться с тем, в чьих жилах течёт кровь негров банту, ирокезов, японцев, испанцев и англосаксов?

* * *

Лирическое отступление № 6

В третье или четвёртое путешествие по Манхаттану мы с дядюшкой поехали в метро. Нью-йоркское метро не отличается особой чистотой, но везёт, куда надо, так как станций там раз в десять больше, чем в Москве. Но дядюшка согласился на эту поездку с видимой неохотой, и лишь очутившись в вагоне, я понял, в чём причина. Мы были здесь единственными белыми, а остальные три десятка пассажиров – чернокожими, хоть некоторые оттенком кожи едва ли отличались от нас.

Напротив меня сидела молодая пара: парень – тёмно-шоколадный, симпатичный, и девушка цвета кофе с молоком, настоящая раскрасавица с огромными карими глазами. Вероятно, они возвращались с торжественной процедуры вручения бакалаврских или магистерских дипломов, так как были облачены в тёмные мантии и четырёхугольные шапочки, а у парня был портфель, в котором, видимо, и хранились драгоценные дипломы. Что же касается самих свежеиспеченых магистров, то они держались за руки, по губам их блуждали улыбки и, кроме друг друга, они не видели никого. Смотреть на них было приятно, и я готов был поставить наш рубль против золотой двадцатидолларовой монеты, что следующее торжественное событие в их жизни не за горами.

Наискосок от меня сидел мрачный громила лет тридцати, в кожаной куртке, губастый, с приплюснутым носом и волосами, как шерсть чёрного барана; явный голливудский злодей из «плохих негров», что торгуют наркотиками и своими малолетними сёстрами. И лишь одно нарушало сей мафиозно-негритянский антураж – цвет кожи у этого предполагаемого злодея был не темней, чем у меня.