Как править миром

Шаурма соблазнительно лежит на прилавке рядом с Зак. Ароматы кебабной разожгли мой аппетит.

– Научись быть счастливым, – повторяет Зак. – Вспомни, что приключилось с бедным мистером Грэмом. Его убили, ты знаешь? Научись наслаждаться жизнью и тафаккуром. Это бесценный дар.

Да, я слышал, что Грея Грэма убили. Честно скажу, меня это взбесило. Потому что его зарезали. Из всех насильственных смертей ему выпала самая великолепная. Если кто-то взял на себя труд собственноручно тебя зарезать, это кое-что значит.

Пацан играет с отцовским ружьем за полмили от того места, где ты находишься, – и ты труп. Шальные пули подстерегают повсюду. Даже солдаты обычно не видят, куда стреляют. Кирпич может свалиться на голову в любой момент. Каждый может погибнуть в автомобильной аварии или попасть под машину, потому что водитель не вовремя потянулся переключить музыку.

Но если кого-то зарезали, это уже очень личное. Такая смерть никогда не бывает случайной. Если кто-то собрался тебя зарезать (а убить взрослого дееспособного человека ножом, нужно еще постараться: одним ударом тут не обойдешься), значит, ты не на шутку его разозлил. Грэм был скучным донельзя. За всю жизнь не сказал и не сделал ничего интересного или смешного. Он снимал нудные документальные программы о проблемах здравоохранения, потому что такой мутотенью больше никто не хотел заниматься. Он не заслужил эту смерть, поскольку не совершил ничего, чтобы удостоиться такого конца.

Если уж умирать, то только так и никак иначе. Круче смерти от ножевых ран, нанесенных взбешенным врагом, может быть только гибель при взрыве авиабомбы с лазерным наведением, сброшенной на тебя лично – мощной бомбы, которая сровняет с землей три-четыре квартала, чтобы достать тебя наверняка. Это значит, тебя принимают всерьез.

Правда, когда я узнал, что Грэма прикончил сосед, возмущенный разросшейся живой изгородью на Грэмовом участке, мне сразу же полегчало. Бытовое убийство на почве территориально-садовых споров? Впрочем, невелико утешение. Все равно Грэма зарезали, и он ушел незаслуженно стильно. Красиво. Шикарно.

Тянусь за шаурмой.

– Нет, – говорит Зак.

– Что?

– Нет, ты еще не готов. Ты недостоин этой шаурмы. Тебе нужно многое в себе изменить. Нужно стать по-настоящему счастливым, Бакс. Когда человек счастлив, он побеждает систему. Пообещай мне, что станешь счастливым.

– Нет. – Так дешево я не продамся.

– Значит, ты не получишь эту шаурму. Моя шаурма – для счастливых людей. Стань счастливым, Бакс.

– Хочешь, чтобы я шел по жизни пружинистым шагом и с песней?

– Почему нет? Все изменится, хочешь ты этого или нет.

– Тот, кто всегда улыбается, не особенно наблюдателен.

– Что такое история?

Временами мне хочется, чтобы Зак обращалась к клиентам только с вопросами о дополнительной порции соуса чили.

– Я не знаю.

– Бакс, скажи мне, что такое история?

– Безнадежная битва человека за шаурму?

– Ты не стараешься. Никакой шаурмы, пока ты не скажешь, что такое история.

– Я не знаю. По большей части война. Мировая война. Гражданская. Священная. Нечестивая. Вторжения. Убийства. Странные законы о зерновых культурах. Сплошное насилие.

– Неплохо. Но чего здесь не хватает?

– Моей шаурмы?

– Бакс, ты жалок и слеп. Ты видишь лишь половину целостной картины. Ту половину, которую видят все. Худшую, тягостную половину. Но чего здесь не хватает?

– Ну так скажи мне и дай поесть.

– Не хватает скромных уборщиков, разгребающих мусор после великих сражений. Безымянных рабочих, которые заново отстраивают разрушенное. Раз за разом все рушится, но за каждой безжалостной волной зла идет непреклонная волна добра. Строят. Ломают. Строят. Ломают. Строят. Это очень утомительно и тяжело: то туда, то сюда, – вот почему нам приходится умирать. Уборка всегда остается почти незамеченной, потому что Бакстеры героизируют тьму.

При чем здесь я? Я, снимавший программы о надувных аттракционах и невинных забавах с чайными ложками. Я всегда был уверен, что даже в моих документальных сюжетах, снятых в зонах военных действий, где сплошная жестокость и кровавые зверства, явно прослеживался посыл, что война – предприятие во всех отношениях неприятное.

– Ты не права. Я сейчас слишком голоден, чтобы героизировать убийства. К тому же зрителям хочется крови. Они любят насилие. И животных. Если бы я снял сериал о разумных акулах-нацистах, которые самозабвенно играют в футбол и путешествуют во времени, творя изуверские бесчинства из века в век, я стал бы самым богатым из всех режиссеров не только в стране, но и в мире.

– Значит, ты просто выполняешь приказы, да?

– Как ни странно, но среднестатистическая британская домохозяйка, которая впадает в истерику, если ее малыш Джонни расцарапает себе коленку, любит расслабиться по вечерам за просмотром какой-нибудь передачи о злодейских отравлениях, серийных убийствах и мощных взрывах. Я не сказал бы, что это нормально, но не я правлю миром. Пожалуйста, можно мне шаурму?

– Нет.

– Нет?

– Сколько стульев ты сегодня сломал, Бакс?

– Кто тебе рассказал?