Как прекрасно светит сегодня луна

Потом я надолго уехала из Уфы и ничего не слышала об этих родственниках. Правда, в один из приездов домой на каникулы я увидела Солиха-абыя растерянного, постаревшего. Он пришел к нам домой поздно вечером, снял шляпу, сел на сундук у двери и сказал с потерянной улыбкой: «Нас, наверное, скоро арестуют, Заужян-апа…». Оказалось, Хадия-апа стала писать письма — в обком, в Совет Министров, в прокуратуру. Все началось с того, что как-то на улице она повстречала бывшую заведующую магазином, которую когда-то «разоблачила». Эта женщина, Фардана, шла в норковой шубе, в лисьей шапочке, в каких-то невиданных сапогах, веселая, довольная и даже как будто улыбнулась Хадии. Хадия-апа остолбенела. Пошла следом за Фарданой и довела ее до каменного особняка на улице Пушкина. Бывшая заведующая открыла дверь своим ключом и скрылась в доме. Хадия-апа подошла к забору. За оградой увидела просторный яблоневый сад, беседку с крышей-пагодой, сарай, вдоль забора — штабеля дров. Вот эти-то дрова больше всего и возмутили Хадию-апу. В своем письме в прокуратуру она писала: «Мы пятнадцать лет ждем квартиры, муж болен, дров не хватает, а нечестные люди живут в собственных теплых домах, и дров у них — на пять зим хватит!». Ответа на это письмо из прокуратуры не последовало. Тогда Хадия-апа написала письмо в обком, в Совет Министров. «Товарищ первый секретарь, — писала она, — мы помним, как, вернувшись с войны в орденах и медалях, вы выступали в Оперном театре и рассказывали нам о победе над немецкими фашистами. Почему же сейчас вы не боретесь за Советскую власть? Почему в магазинах нет продуктов, а в обкомовской столовой, говорят, есть все? Разве это честно? Вы ездите на работу в казенной машине, а если бы попробовали проехать в трамвае, вам бы все пуговицы оторвали. Почему не скалывают лед на улицах, и люди себе ноги ломают? Почему здание Совмина, самое красивое здание в городе, выкрасили в бурый цвет? Красота ведь тоже важна, товарищ первый секретарь…» «Арестуют нас! — махнул рукой Солих-абый. — Она каждый день письма отсылает, подписывается полным именем, адрес обратный на конверте пишет!» Но их никто не арестовывал, не вызывал, не интересовался ими… Хадия-апа прекратила писать письма, когда Солих-абый, простудившись под Новый год, — сгребал снег с крыши, а день был ветреный, морозный, — заболел и слег. Хадия-апа лечила его отварами трав, поила медом с молоком, растирала грудь мужа гусиным жиром, чесноком, парила в бане, вызывала муфтия из мечети — прочесть молитву, но врачей не вызывала — не доверяла. Солих-абый стал как будто поправляться, даже выходил иногда во двор погреться на солнышке, сидел там на стуле в шапке и старом пальто, улыбаясь своей виноватой улыбкой… Но когда стало совсем тепло, когда угол двора возле ворот почернел, а потом зазеленел первой нежной травкой, когда здание мечети напротив ворот побелили к весне и выкрасили крышу в зеленый цвет, когда пожилая родственница муфтия стала каждый день выходить во двор мечети, держа в цветастом одеяльце ребенка — как говорили, недавно родившегося пятого сына муфтия, — Солих-абый внезапно ночью умер — Хадия-апа как раз ненадолго задремала возле его постели. Похоронили Солиха-абыя на старом кладбище, недалеко от дома. С этого кладбища на высоком берегу открывается прекрасный вид на реку, на противоположный берег с заливными лугами, с синими лесами, и видна узкая темная лента речки Демы, вливающейся в широкую спокойную светлую Белую. Эти места считаются самыми живописными в окрестностях Уфы…

После похорон Хадия-апа перестала разговаривать с соседями, с родными. Все сидела в комнате, глядя в окно на резные ворота, будто ожидая, что в них вот-вот войдет Солих-абый. Потом внезапно уехала к дальней родственнице в район. Вернулась в Уфу лишь к осени, когда настали холода…