Как прекрасно светит сегодня луна

Я тогда тоже в Уфу перебралась, увез меня мой Мунир к своим родителям, в деревянный дом на улице Кирова, с резными воротами, я к Месфире часто наведывалась, словом перекинуться, душу отвести. Родители Мунира неласково меня встретили. Да и муж через месяц после свадьбы показал свой нрав. Мы с Месфирой все дивились Альмириной работе: она находила в городе художников, о которых никто не слыхал, устраивала выставки их работ, выступала о них с речами по телевидению. Летом уезжала в районы: Белорецкий, Бурзянский — привозила оттуда старинные полотенца, фартуки, платья… Вещи фотографировала и сдавала в музей, а фотографии дома разглядывала. И нам с Месфирой показывала, спрашивала, какие из работ нам нравятся, какие — нет. Я молчала, мне в то время ковер гэдээровский нравился, хотелось купить, да и не достать было. И костюм из кримплена мечтала сшить…

Месфира разглядывала Альмирины находки, качала головой: так-то, мол, и я могу вышить! И тайком от Альмиры изготовила ковер: по бледно-зеленому сатину вышила белые, розовые и черные цветы, нашила сверху крупных цветов из бордового бархата. Показала Альмире, та ахнула: оказывается, у меня дома мастерица живет! И отправила ковер в Москву, на какой-то конкурс. И вдруг из Москвы приходит бумага, в ней написано печатными буквами, что Месфире присуждается первая премия. Я, конечно, удивилась: кому там мог понравиться ковер из двух метров сатина? Но вслух говорить не стала, пусть радуется, бедняжка, пусть тешит себя, чем может, и так аллах обидел ее…

Потом Месфира стихи писать взялась. К Альмире много народу разного приходило: кто на жизнь пожаловаться, кто картину свою показать, кто стихи почитать… Вот сидим как-то с Месфирой в ее комнате, чай индийский пьем, Фариду из Ташкента вспоминаем, пятерых ее детей неустроенных, слышим — у Альмиры в комнате какой-то гость стихи читает. Да серьезно так — с завыванием! Месфира и говорит: «Достань мне из сундука мою тетрадку». Потом раскрыла тетрадь и прочла: «Помнишь, Зейнаб, как бегали мы с тобой по зеленой травке меж белых берез, были с нами мои сестры Хамдия, Макфия, Рашида, как радостно бились наши сердца, как звенели наши голоса! Как сладко пахли клейкие листья молодых берез!» Тут я не выдержала, всплакнула: так живо представились мне те счастливые денечки в нашей деревне Коран…

С телевидения пришел человек, сказал, что будет снимать про Месфиру фильм. Просидел целый вечер, расспрашивал Месфиру о ее жизни, удивлялся, как это она научилась и шить, и вязать, и петь, и вышивать, и стихи сочинять… Сам-то, видать, ничего не умел — людей только выспрашивать. Месфира отвечала обстоятельно, не смущаясь, я рядом сидела, все своими ушами слышала. Человек ушел довольный, сказал, через неделю приедет с «машинкой» снимать.

Но сняться в фильме Месфире не пришлось, увезли ее в больницу — обнаружилась опухоль на груди, операция, сказали, нужна безотлагательная. Вечером в палате перед операцией Месфира написала два листочка. На одном — распоряжение Альмире на тот случай, если операция закончится плохо, завещание, словом, на втором — стихотворение во славу врачей. Я говорю: «Месфира, душа моя, зачем это? Завещание написала — правильно! Все может случиться. Надо приготовиться. А второй листочек во славу врачей — зачем?» Она и отвечает: «Кто знает, в каком состоянии я буду? А вдруг все кончится хорошо? Надо же отблагодарить врачей за их старания…» Ну, не стала я с ней спорить, не стала говорить, что сейчас врачей благодарят не стихами, а ценными подарками, конвертами с деньгами.

Вечером встретилась с Альмирой и спрашиваю ее: «Откуда у Месфиры вера такая, что все обойдется хорошо, отчего не плачет она, не жалуется, не боится, что умрет на операционном столе?» Тогда Альмира рассказала мне историю, которая с Месфирой случилась лет пять назад…

Исполнилось тогда Месфире пятьдесят лет. Стала она неулыбчивой, неразговорчивой, просила никого не пускать к ней в комнату, даже Антошку, сына Альмиры. На все расспросы Альмиры отвечала неохотно, не глядя в глаза. Во время разговора с ней сжимала пальцы, закрывала рот ладонью, будто удерживала рвущийся из груди крик… Наконец попросила Альмиру отвезти ее в деревню, к сестре Макфии. Как ни доказывала Альмира, что ей там будет тяжело, Месфира настояла на своем. Альмира с мужем нашли наконец легковую машину, отвезли Месфиру в Коран, нашу деревню, оставили ее там.