Как приручить Обскура (СИ)

Грейвз остановился на перекрёстке, ожидая сигнала регулировщика, который дирижировал автомобилями, держа в руках жезл. Пародия на волшебника…

Нет, Персиваль мать твою Грейвз, пародия на волшебника — это ты. Серафина права. На её месте ты поступил бы так же. Всё правильно, не о чем жалеть.

Он и не жалел.

Вот только Криденса больше нет.

Даже странно, что именно смерть этого странного мальчика заставляла в его груди что-то ныть. Ты ведь даже не был к нему привязан, Персиваль. Ты его просто использовал. Криденс, наивный, охотно снабжал тебя листовками с адресами и временем всех будущих собраний Второго Салема. Рассказывал, что Мэри Лу знает о колдовстве, сообщал обо всех её планах: о визитах в редакции газет (её поднимали там на смех, но эта сумасшедшая не сдавалась), о церковных проповедях, о призывах нести её слово дальше.

Криденс был всего-навсего информатором. Грейвз мог приставить к нему любого аврора, тот делал бы то же самое — забирал бы у Криденса листовки, записывал бы его запинающуюся речь. Но Персиваль ревниво оберегал от чужих рук эти короткие встречи, эту сутулую фигуру в автомобильном дыму, эти скрюченные пальцы, куцый пиджачок с белой строчкой по швам… Так привык сладко балансировать на грани искушения, что сейчас было… Пусто.

Нет больше искушения. Криденса нет.

Особняк Грейвзов выходил окнами на Центральный парк и, если судить по современной моде, был невысоким: всего двенадцать этажей. Это было стройное здание, облицованное белым и серым кирпичом. Стальной каркас проступал сквозь фасад широкими блестящими лентами, уходящими ввысь, и сливался с островерхой серебристо-стальной крышей. С одной стороны особняк подпирала Церковь упокоения Господня, с другой — величественный отель Эмпайр.

Род Грейвзов насчитывал уже восемь поколений, если прослеживать линию крови от Гондульфуса. Это была могущественная, уважаемая семья, и особняк детально отражал её гордыню и тщеславие, экзотично роскошный и вызывающе элегантный. Полы устилал пламенный марокканский и песочный сиенский мрамор. Двустворчатые двери были высокомерно инкрустированы филиппинским красным деревом, австралийским шёлковым дубом, зеленоватым английским клёном. Латунь, бронза и золото сопрягались друг с другом в геометрически строгих перилах лестниц, в кнопочной панели лифта, в обрамлении каминов, в оконных и дверных ручках. На светлых стенах лежали модные узоры из ромбов и тростниковых ветвей.

Особняк был виден любому не-магу, поскольку закон Раппапорт запрещал магическим образом скрывать здания (фамильные особняки, меланхолично повторял по себя Персиваль во время приступов бессонницы, квартирные дома, гостиницы, магазины, производственные цеха, мастерские, лаборатории, склады различных назначений, учебные заведения, имущественные комплексы для частной медицинской практики, театрально-зрелищные и увеселительные заведения, Мерлин, половина второго ночи, как же хочется спать)… Закон Раппапорт целиком и полностью, всеми своими семьюстами параграфами состоял из запретов. Время от времени Персивалю казалось, что быть магом в Америке — незаконно.

Первые три этажа фамильного особняка Грейвз сдал музею современного искусства, а чтобы было что выставить на трёх этажах, передал в пользование музею собственную коллекцию: Климт, Кандинский, Мондриан. Он любил современную живопись искренне и удивлённо. Каждый раз, надолго останавливаясь перед композициями из форм, линий и цвета, он видел в них музыку. Схваченную в движении Магию. Он видел росчерки волшебных палочек, отсветы заклинаний, алхимическую трансмутацию одного мира в другой. Он смотрел, проникая взглядом в глубину холста, и абстрактные формы оживали перед его внутренним взором. Абстракционизм как нельзя близко подходил к осознанию того, что магия — существует. Это и пугало, и завораживало.

Пройдя сквозь музей, усилием воли заставив себя не задержаться, как всегда, перед благородным золотым Климтом, Персиваль кивнул смотрителю, вошёл в лифт у лестницы и нажал на кнопку третьего этажа. Домашние эльфы встретили его в холле. Маленькие, большеголовые, с пристыженно опущенными ушами.

— Мистер Грейвз, сэр… — начал Медон, но Грейвз покачал головой:

— Я всё знаю. Вы были под Империо. Вас не в чем винить.

Он оглядел стены с мозаичными панно, будто на них могли остаться признаки чужого присутствия. Несколько месяцев здесь жил Гриндевальд. Трогал эти перила, сидел в этих комнатах, брал книги, рылся в шкафах. Гриндевальд украл его жизнь, его одежду, его дом. Сидел за его столом с видом на Центральный парк, спал в его постели, носил его рубашки, гонял эльфов. Грейвз чувствовал омерзение, будто каждая вещь теперь была запачкана грязью.

— Какие-нибудь распоряжения, сэр?..

Грейвз вернулся к ним взглядом. Все выглядели виноватыми — и Медон, старший из эльфов, служивший ещё его деду, и привратник Лефмер, и добросердечная Лиде, которая последовала за матерью Персиваля, когда та сбежала из родительского дома в Америку.

— Распоряжения, — вздохнул он. — Сжечь всё дотла.

Эльфы потрясённо раскрыли глазищи.