Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

«И вот, с самого начала я должен заявить, что я вполне отрицаю церковное понимание Бога как личности и религии, как культа. Я совершенно определенно смотрю на то и на другое, как на суеверие, которое не может уложиться в голове современного человека. На Библию, и в том числе на Евангелие, я не смотрю как на боговдохновенный памятник, в котором каждая буква священна и неприкосновенна. И по отношению к книгам Ветхого Завета, и по отношению к тому, что написано после Христа, я вполне допускаю критический анализ, на основании которого и можно, и должно отделить то, что есть ложь, басня, суеверие, какая-нибудь грубая, хотя, может быть, и древняя, еврейская легенда, от того, что есть истина, что глубоко, поучительно и прекрасно. Далее, я отрицаю общее всем церквам представление о Христе как о Боге, – равно как совершенно чужды мне представления других религий – буддизма, магометанства, конфуцианства и т. п. – об основателях этих религий, как особых существах, «Богах» или пророках, сверхъестественным образом родившихся в человечестве или посланных в него персонально для выполнения особых задач по велению свыше, из какого-то особого, потустороннего мира. Подобное обожествление церквами той или иной исторической или легендарной, хотя бы и очень высокой, личности представляется мне только хитрой уловкой к тому, чтобы, сославшись на потустороннее, сверхъестественное происхождение и значение того или иного лица, дать себе и другим возможность уклониться от нравственного обязательства походить в чем-либо на это лицо, следовать его примеру, уподобиться ему высотой и чистотой своей жизни» (с. 3–4).

Очень важным источником сведений как о восприятии Булгаковым жизнепонимания Толстого, так и о его собственных идеях является его книга «Толстой-моралист» (1921). Тут Булгаков прослеживает основные этапы духовной эволюции Л. Н. Толстого. Он спорит с расхожим мнением о том, что было как бы «два Толстых»: Толстой-художник и Толстой-философ – и что можно признавать одного и отрицать другого. Булгаков прослеживает общие черты в Толстом-художнике и Толстом-мыслителе, отыскивает то однородное начало, то единое лицо, которое позволяет в равной степени безошибочно узнавать одного и того же человека в Толстом-юноше, Толстом-муже и Толстом-старце. Что в них общего и когда это общее впервые проявилось в Толстом, когда и как достигло наиболее яркого выражения? Общее, по наблюдению Булгакова, это религиозные искания и сознание необходимости основывать свою жизнь на внутренних связях с Высшим Духовным Существом – Богом. Булгаков рассматривает эти вопросы на материале художественных произведений и философско-религиозных трактатов Толстого.

В книге он привлекает особое внимание к «необходимым подробным и точным уяснениям религиозно-нравственного» жизнепонимания Толстого, как оно сложилось у самого Льва Николаевича в последние годы его жизни и работы. Это особенно важно в целях «разбить те ложные суждения о нем, которые приходится встречать на каждом шагу».

Основываясь на этих положениях, Булгаков пытается уяснить сам и разъяснить другим суть последней фазы духовного развития Толстого. Он предлагает следующие тезисы:

«1. Идеал недостижим.

2. Свобода – только в области духовной.

3. Всякое движение и всякий прогресс в материальной области, в области внешних изменений основателен и законен только в том случае, когда он является результатом изменений во внутренней, духовной области.

4. Внешние поступки сами по себе безразличны, важно то духовное состояние, которое их порождает.

Беря самое широкое и общее определение, можно сказать, что Толстой пришел к признанию, к утверждению (если можно только допустить такое выражение) религиозного субъективизма. Он поставил центром бытия духовную жизнь человеческой личности в ее неперестающей связи с Богом как высшим духовным началом, – другими словами: человека, в высшем и лучшем значении этого слова.

Все дальнейшее – и даже говоря общее, духовное – творчество Толстого заключается именно в развитии тех основных точек зрения, которые мы здесь наметили. Вне этих точек зрения Толстой как религиозный тип, как мыслитель, как основатель нового учения не постигается.

Этот последний, вполне обоснованный Толстым фазис его духовной эволюции и представляет по всей справедливости его подлинную духовную физиономию, с которой он предстает перед историей мысли – для нас, и перед Богом – для своей души» (с. 52–53).

Для лучшего понимания духовно-нравственных взглядов позднего Толстого на жизнь Булгаков рекомендует читателю ознакомиться с письмами яснополянского мыслителя 1890-х и начала 1900-х годов, где писатель выражал свои убеждения в наиболее прямой, открытой и доступной форме. Булгаков также подчеркивает, что, по его мнению, знакомство со сборником «Путь жизни» имеет первостепенное значение для правильной оценки мировоззрения Толстого.