Как птички-свиристели

— Ага, еще как. Хочешь послушать? — Чик повернулся вместе со стулом, сделал грозное лицо и занес над головой кулак. Собачонка сжалась, взвизгнула, чуть отползла назад, прижимаясь брюхом к полу, а потом разразилась таким бешеным тявканьем, точно беднягу заживо потрошили. Она выдавала звуки страшно пронзительные, Том и не знал, что человеческое ухо, оказывается, способно воспринять подобное.

— Видал? Гавкать подходяще! — Чик, ухмыляясь, обратился к Тому: — Сторожевой собака.

— Душечка! Все хорошо. Бедненькая Душечка. Все хорошо, маленькая. Это он так просто. Он пошутил. Ты моя миленькая…

— Где ты ее нашел? — спросил Том, думая между тем, после каких же бед животное подобным образом реагирует на занесенный кулак.

— Сказать же я парню, сообразить ему новая собака.

Щенок и впрямь напоминал смастеренную Чиком вещицу — было в собачонке что-то от находчиво состряпанной буквально из ничего поделки. Тот же отпечаток лежал и на строительных лесах, возведенных китайцем, и на новых колоннах для крыльца.

— Настоящий американский собака! — Подрядчик безудержно расхохотался над собственной шуткой.

— Папа! Можешь подержать Душечку, если хочешь.

Том терпимо относился к кошкам и успел почти полюбить Ходж, а собаки ему никогда не нравились за их необузданность в сочетании с чувствительностью натуры. Он проворно взял щенка на руки, и тот поглядел на него с неожиданным у такого малыша видом усталого цинизма, потом попытался куснуть за палец — не очень сильно, но ощутимо.

— Ай-ай! — Том отдал щенка Финну, звонившему матери, чтобы сообщить потрясающую новость. По обоим номерам срабатывал автоответчик.

— С ней нужно заниматься, — сказал мальчик. Он не пропускал ни одного выпуска «Планеты животных», поэтому премудрости, касающиеся воспитания собак, били из него ключом. — Нам надо купить специальный брелок, знаешь, для дрессировки. И поводок для прогулок. Косточку резиновую. И корм. Нам очень нужен собачий корм, папочка. Пойдем к «Кену», а?

— Что она ест? — спросил Том.

Чик призадумался.

— Сосиска, — последовал ответ.

— Сидеть, Душечка, сидеть! Сидеть! Хорошая собачка! Папа, смотри! Нет, собачка, нельзя! Мы тебе таких косточек принесем!

Поставив локти на колени и уперев подбородок в ладони, улыбающийся Чик смотрел на мальчика и собаку с собственнической, пиквиковской благожелательностью. Глянул на Тома, подмигнул.

— Довольный, как поросенок в луже, а?

Отвинченная от тюбика с горчицей крышечка. Остатки ужина по всему столу. Вот полный стакан Чика, а вот пустой — Тома. Сцена из семейной жизни. Мысль «А ведь мы и есть семья!» поразила Тома. И налицо неотъемлемая составляющая существования семьи — маски на лицах, разговор будто на разных языках. И мимолетность именно такого положения вещей. Семьи сегодня долго не держатся, и эта с минуты на минуту распадется, но эфемерность не делает ее менее реальной, даже наоборот. Каждая семья заводит такую собаку, какую заслуживает, думал Том. Страшненькая Душечка неожиданно точно вписалась в обстановку, будто уже давно тенью шныряла по дому, выжидая момент, чтобы материализоваться.

Том спросил, извлекая никотиновую подушечку из упаковки:

— Где ты сейчас живешь?

— Место есть. Снимать.

— Просто знаешь, если тебе еще нужно где-нибудь…

Щенок зубами ухватил брючину Финна и дергал ее туда-сюда, мотая головой. Время от времени собачонка издавала тонюсенький рык, напоминающий звук маленького двухтактного двигателя на игрушечной модели самолета.

— Нельзя, Душечка, нельзя!

— Уанг-уанг-уанг! — Чик оскалил на Душечку кривые зубы, и она тотчас отпустила штанишки Финна и бегло что-то уанг-уангнула подрядчику по-китайски.

— Мороженое кто-нибудь будет? — поинтересовался Том, надеясь удержать свою внезапно образовавшуюся семью еще хотя бы ненадолго. — Кто за то, чтобы навернуть мороженого?

— Шахматы! — воскликнула Бет.

В Битве за Чикаго наступило затишье, и поздно вечером Бет с Робертом отправились поужинать в «Летучей рыбе». Вовсю гремела музыка, и им приходилось близко склоняться друг к другу, перегибаясь через узкий столик, иначе бы они не смогли разговаривать. Бет ела морского окуня в ананасах и подливку из анчоуса, Роберт — тайские крабовые котлетки с лемонграссовым майонезом. Платила Бет.

— Шахматы?

— Да. Сейчас я играю не очень, но в детстве неплохо умел. — Роберт наморщил нос, как всегда, когда строил из себя скромника. — У, когда я в четвертом классе учился, стал чемпионом штата Мичиган. Почти до национального турнира дошел, да в полуфинале продул тому индусику из Оксфорда, из штата Миссисипи. Радживу. Вообще я тогда был ботаник, но Раджив — тот был просто мега-ботаник! Носил толстенные очки, вот такущие, замотанные пластырем, и вслух болтал сам с собой всю игру. Думаю, стоило Радживу помаячить у меня перед носом часа четыре, чтобы я сразу понял: шахматы — не мое.