Как работает мозг

Табу на инцест – официальный запрет на сексуальные отношения и брак между близкими родственниками – в последние сто лет стало в антропологии навязчивой идеей, но и оно не объясняет, что заставляет братьев и сестер держаться на расстоянии. Люди избегают инцеста повсюду, но табу на инцест существует не везде. Кроме того, по большей части табу на инцест касается секса не с членами нуклеарной семьи, а с представителями некровной родни, и только поощряет сексуальную ревность. Например, мужчины-многоженцы могут принимать законы, направленные на то, чтобы их сыновья не заглядывались на их младших жен, которые официально являются «мачехами» этих сыновей. Как мы увидели выше, по большей части табу запрещает брак (а не сексуальные отношения) между более дальними родственниками – например, двоюродными братьями и сестрами – и используется правителями в качестве уловки, не позволяющей соперничающим семьям накапливать материальные блага. Иногда секс между членами семьи подпадает под общее определение инцеста, однако он никогда не является основным объектом запрета[521].

Братья и сестры попросту не находят друг друга привлекательными в качестве сексуальных партнеров. Это преуменьшение: даже сама мысль об этом вызывает у них дискомфорт или переполняет их отвращением. (Людям, которые росли без братьев или сестер противоположного пола, не понять этого чувства.) Фрейд утверждал, что сильные эмоции сами по себе являются свидетельством неосознанного желания, особенно когда мужчина заявляет, что испытывает отвращение при мысли о совокуплении с собственной матерью. Рассуждая таким образом, мы можем прийти к выводу, что у людей есть неосознанное желание есть собачьи экскременты или втыкать себе иголки в глаза.

Отвращение к сексу с братом или с сестрой так сильно у людей и других подвижных позвоночных со значительной продолжительностью жизни, что оно с большой степенью вероятности может быть объектом адаптации. Функцией такой адаптации было бы избежать издержек, связанных с близкородственным скрещиванием потомства. В мифах о том, что от инцеста «кровь становится гуще», в стереотипах о деревенских дураках и недоумках королевских кровей есть зерно биологической истины. Вредные мутации неумолимо проникают в генетический фонд. Некоторые из таких мутаций – доминантные, они делают своих носителей калеками и вскоре вытесняются в ходе естественного отбора. Тем не менее другие мутации – рецессивные, они не оказывают негативного влияния, пока их количество в популяции не достигнет определенного уровня и они не встретят копию себя при совокуплении двух носителей. Поскольку у близких родственников схожий генетический код, при вступлении в половую связь они гораздо больше рискуют тем, что в генах их потомства встретятся две копии вредоносного рецессивного гена. Так как у всех нас есть эквивалент одного или двух роковых рецессивных генов, при вступлении в связь сестры с братом есть большая вероятность получить потомство с отклонениями; это доказывают как теоретические изыскания, так и экспериментальные исследования по оценке рисков. То же самое можно сказать и об отношениях между матерью и сыном или отцом и дочерью (а также, в немного меньшей степени, об отношениях между более далекими родственниками). Кажется логичным предположить, что у людей (и у многих других животных) сформировалось чувство, которое делает саму мысль о сексе с членом семьи отвратительной[522].

Избегание инцеста – проявление сложнейших механизмов программного обеспечения, стоящего за нашими чувствами по отношению к другим людям. Мы испытываем более сильную привязанность к членам семьи, чем к знакомым или незнакомцам. Мы явно осознаем сексуальную привлекательность членов семьи и даже получаем удовольствие, глядя на них. Тем не менее привязанность и понимание привлекательности не эквивалентны желанию вступить в половые отношения, хотя если те же самые чувства у нас вызывает неродной человек, влечение к нему может стать непреодолимым. То, как единственная единица информации может в момент превратить вожделение в ужас, неоднократно использовалось для создания колоссального драматического эффекта в десятках сюжетов, которые Польти относит к разряду «Невольные преступления любви»; самый известный из них – трагедия Софокла «Царь Эдип».