Как разбудить в себе Шекспира. Драмтренировка для первой пьесы

Так произошло с Дмитрием Даниловым, автором пьесы «Человек из Подольска», поставленной уже в более чем 30 театрах. Дмитрий увидел новость в газете – о каком-то странном допросе, который произошел в одном из ОВД. И это стало отправной точкой для написания знаменитой пьесы.

Вектор в себя – это диалог с собой, с собственной уязвимостью, определение своих ценностей, описание своего мира, познание себя. «Опыт смотрения безошибочно определяет: прямота саморассказывания – единственный путь к зрителю, – писал режиссер-документалист Александр Расторгуев, – к его любви, негодованию, крикам о помощи, тихим соплям и нежности».

Погружаясь в себя, ты находишь свою уникальность, а именно ее и покупают – никому не нужна вторичность. Ты формулируешь свою философию, именно поэтому по драматургии Павла Пряжко и Ивана Вырыпаева пишут диссертации.

Часто бывает так, что человек старается поменьше говорить с собой – это его способ справиться с тревогой. Чтобы сохранить иллюзорный покой, мы стараемся эту тревогу просто не замечать, отвлечься, наполнить дни чехардой повседневных дел. Автоматизм, в который мы впадаем, надежно защищает нас от всего, что нам не нравится, но и все дальше относит от истинных потребностей – и вот мы уже срослись с маской и ходим по колее, несчастные и тоскующие, так и не осуществившиеся.

Если вы уже начали работать с собственной уязвимостью и делаете упражнения из первой главы, то диалог с собой начался. Он будет входить в привычку, и все большее количество времени вы будете проводить в настоящей жизни, а не в автоматической. И это пробуждение приведет к новым и новым пьесам.

Источником новой пьесы могут послужить детские впечатления, как это происходило с Ингмаром Бергманом. Многие его фильмы выросли из сложных отношений с родителями, первых впечатлений и страхов. Например, генезис сценария фильма «Молчание» включает как реально произошедший случай со взрослым Бергманом (болезнь его друга в пути и остановка в чужом городе), так и его детские впечатления от Стокгольма. «В десятилетнем возрасте я полюбил бродить по городу. Частенько целью моих прогулок был Биргер-Ярл-пассаж, волшебное место – там стояли автоматы-диаскопы и располагался крошечный кинотеатрик “Максим”. За 75 эре можно было проскользнуть на запрещенные для детей фильмы и даже подняться в проекционную к стареющему педику. В витринах были выставлены корсеты и шприцы для внутриматочных вливаний, протезы и печатная продукция с легким порнографическим налетом».

Вектор вовне — это изучение в первую очередь времени. Время – важная категория в искусстве, и в лучших произведениях – будь то картины малых голландцев или фильм «Нелюбовь» – оно представлено с точностью документа. Мы видим весь процесс поиска потерянного ребенка в фильме Звягинцева, и это не художественный вымысел, но все же образ нашего времени заключается не в нем, а в самой нелюбви, в которой люди завязли, как мухи. Если заменить нелюбовь на насилие – получится сериал «Большая маленькая ложь»: насилие выходит из семьи и идет в школу, задевает окружающих, трансформируется в изнасилование и убийство.

Понятое нами время – это и есть то, что остается с нами, когда мы пропускаем хаос через себя, время и есть цель улова. Мы можем увидеть его как рыбу с человечьими ножками – так видел Босх; как одинокого жука, в спине которого гниет яблоко, брошенное папой, – так увидел Кафка. Но если в пьесе нет времени, то в пьесе нет искусства, а если нет искусства, то можно пьесой подтереться, пусть даже она мягкая, как гусенок у Рабле.

По сути, мы должны воспитывать в себе взгляд искусствоведа – способность посмотреть на все с высоты птичьего полета, увидеть закономерности, структуру. Способность к анализу и обобщению – тренируемый навык, которым необходимо заняться.

Какие образы времени (и состояния людей среди этого времени) дала нам литература? Уходящая эпоха как вырубаемый вишневый сад из пьесы Чехова, катастрофа западной цивилизации и предчувствие второй мировой войны в «Господине из Сан-Франциско» Бунина, оставленность человека богом, разобщенность, предчувствие катастрофы в пьесе «Слепые» Метерлинка, страх и ложь как главные приметы сталинизма в пьесах Афиногенова «Страх» и «Ложь» (сравните с написанными тогда же пьесами Владимира Киршона «Рельсы гудят» и «Чудесный сплав»), приход антигуманизма в мир и предчувствие Холокоста в «Превращении» Кафки, строительство нового мира как рытье гигантской могилы в «Котловане» Платонова. Вот ты приезжаешь в свою страну, вскакиваешь на подножку посреди революции, а страна, как потусторонний трамвай, несется прямиком в ад, и ты не можешь сойти и понимаешь, что скоро погибнешь – Гумилев, «Заблудившийся трамвай». Ты чувствуешь тревогу, разлитую в воздухе, и пишешь пьесу «Война еще не началась», как сделал Михаил Дурненков.