Как разграбили СССР. Пир мародеров

Да, раньше цензура кроме районных и многотиражных газет брала на себя все; кстати, западные разведчики получали самую закрытую и интересную информацию именно из районных газет и многотиражек. С исчезновением Главлита в период гайдаровско-чубайсовской демократии у прессы с читателями и с общественным мнением возникли совсем другие отношения, построенные на том, о чем мы с вами уже говорили, — на деньгах, на коммерческом интересе. Поэтому газеты стали быстро разбираться в собственность. Коммерциализация всей жизни общества, политики, СМИ привела к огромному количеству заказных публикаций, которые в иных изданиях определяют лицо этих СМИ. Лицо плохой журналистики. Заказные статьи не требуют журналистских расследований. Корреспонденту не надо куда-то ехать, с кем-то встречаться, что-то исследовать. Под натиском заказухи настоящая журналистика стала исчезать. Мне бы никогда не захотелось вернуться к официальной государственной цензуре, хотя с позиции охраны государственных тайн ее элементы нужны. Но вводить их надо тоже продуманно. Известны ведь случаи, когда разудалые ребята-журналисты что-то напишут там, что-то здесь и потом достаточно сделать сборник таких публикаций, чтобы садиться в тюрьму. Мы в «Труде» однажды -влипли в такую ситуацию. Написали статью об испытаниях какого-то оружия, оказывающего влияние на окружающую среду. Материал прочитали в Госдепартаменте США и решили, что речь в нем идет об испытании нового лазерного оружия и СССР в Томске-2 лет на 20 опередил в этом деле США. До этого мы, как и положено, согласовали эту статью в четырех инстанциях, а надо было в семи. Но мы знали, что семь инстанций не пройдем, а текст был сенсационным. В' результате строгий выговор объявили мне и моему заместителю, а начальника отдела науки освободили от работы. Кстати, мы так до конца и не выяснили, что за испытания тогда происходили. Думаю, что это были испытания крылатых ракет в районе Белого моря. (Смеется.) Такой цензуры, конечно, не надо, но и нельзя на ее месте создавать монстров, которые кичатся своим влиянием, деньгами, связями с властью. Для которых понятие «четвертая власть» смешно и нелепо. Совсем недавно к юбилею горбачевской перестройки и 20-летию закона о СМИ состоялась международная конференция. Она просто приговорила нашу нынешнюю журналистику. И мы действительно низко пали и совсем растеряли наше профессиональное достоинство. Всем нужны деньги и только деньги.

— Эпоха, предшествующая распаду СССР, подарила советским телезрителям неоднозначных героев. С Вашей легкой руки на советском телевидении появился Кашпировский?

— Да, с моей. Дело в том, что я к тому моменту зарвался... Это было время профессиональных экспериментов. Я в них купался, гордился ими. Мне нравилось, что меня любят, что я стал популярен. Я, к примеру, первым открыл большой аудитории Гавриила Попова — пять лет лежали 18 часов его записей с размышлениями о современной экономике. А я, когда возглавил Госгелерадио, сразу же попросил дать мне текст этих размышлений. Прочитал и сказал: «Все, что будет подчеркнуто синим карандашом, оставьте в синхроне, остальное выкиньте». В результате вышло три программы, которые перевернули наше представление и о самом Попове, и о нашей экономике. Там было действительно много умных и дельных предложений не о каких-то дурацких кооперативах, а о глобальной экономике. Так вот. В конце 1980-х я начал заниматься самолюбованием... Меня звали выступать во все страны мира, ко мне приезжали люди из-за границы, которые писали докторские диссертации о феномене советского телевидения. И меня понесло — конечно, это было мальчишество деревенского парня, добравшегося до самых высот. Потом я понял, что еще раньше понесло Горбачева. (Смеется.) Очень легко ведь поддаться популярности...

И вот в порыве моей тогдашней безотказности — хоть черта, хоть ладана — лишь бы интересно — и появился Кашпировский. Меня пригласили в молодежную редакцию, где он демонстрировал свои способности. Кружком стояли ребята — помощники, операторы, — и он по очереди до них легонько дотрагивался, а они тут же один за другим падали. Я был поражен этим эффектом и согласился: «Хорошо, давайте попробуем его показать в эфире...» И молодежная редакция за это взялась. Вскоре я слинял на должность гендиректора ТАСС, и некоторое время все это продолжалось без меня, при Ненашеве. Однако вскоре возмутились и Академия медицинских наук, и Академия наук СССР. Ненашева «пригнули», а Кашпировского прогнали. Он пришел ко мне в ТАСС, и мы опубликовали с ним большое интервью.

Я много раз убеждался в положительном влиянии Кашпировского на аудиторию, но дело в том, что одновременно у 10—12% его аудитории здоровье ухудшалось. А у врачей же есть святой принцип: не навреди. Кстати, Кашпировский сейчас опять пробивается на телевидение.

— Вам не кажется, что многие работающие в перестроечные и особенно в 1990-е годы на телевидении люди, в отличие от того же Кашпировского, не придают особого значения тому, что их смотрят миллионы: одежда, речь, манеры — все на уровне улицы...