Задний двор был небольшим, и для игры в мяч места здесь было немного, но маленькому человечку хватало, чтобы побегать и поиграть. Дефне любила смотреть футбол, обязательно болела за любимую команду вместе с Исо и Сердаром, но играть в футбол не умела. Каких-то особых приемов, пасов, подкруток она не могла показать сыну и уж тем более чему-то научить. Через какое-то время Мерт заявил, что мама, как все девочки в футболе ничего не понимает, и он будет ждать папу или Патрика, чтобы с ними поиграть. Времени до обеда было предостаточно, и Мерт решил покататься на велосипеде. Они обогнули дом, Дефне вывезла ему из гаража велосипед, а потом, удивленно и стараясь не смеяться, наблюдала за манипуляциями сына: малыш деловито его обошел, пнул по колесам, похлопал по сиденью, посигналил и сев, наконец, весело закрутил педалями по направлению к парку, а она поспешила за ним.
Омер уезжал через считанные дни, но Дефне так и не дала ему ответ, потому что для себя ничего не прояснила. Он проводил свое время у нее дома с Мертом, но вдвоем они никуда не выходили и мало общались, она целый день была на работе и дома появлялась после шести вечера. Взять отпуск и проводить время с ним, как он намекнул ей в первые дни пребывания в Нью-Йорке, она категорически отказалась. В конце концов, она его не приглашала, он приехал неожиданно, когда она давно перестала ждать, так что жаловаться ему было не на что. Она все еще любила его, но возобновить прежние отношения не получалось. Иногда ей казалось, что их с Омером история случилась в далекой другой жизни, ее любовь к нему была спрятана в самом дальнем уголке ее сердца, и хранилась так давно, что замочек заржавел, а ключа никто из них подобрать пока не смог.
Дефне не жалела, что когда-то трагичные обстоятельства свели их вместе, и он был первым мужчиной, которого она полюбила. Так получилось, что любовь напрокат, разлучившая их, была ужасным, но необходимым условием счастья быть какое-то время рядом с ним и потом родить Мерта. Она понимала, каким ударом было для Омера открыть всю эту ложь близких людей, и жалела, что он не захотел принять от нее ни объяснений, ни ее робких попыток смягчить его боль словами любви. Он исчез и запретил ей приближаться к себе. Возможно, в первые месяцы пребывания в Америке, особенно, когда она узнала о беременности, у нее еще теплилась безумная надежда, что он приедет, найдет, увезет ее назад, и они смогут все преодолеть втроем в их общем доме с красной дверью. Но мечты рассыпались, она оставалась одна в чужом ей мире. Аллах послал ей друзей, нет, сначала он послал ей Патрика, который заметил ее и, как скала в бушующем море, защитил ее от жизненных бурь. Теперь, когда она знала всю правду, ее сердце было преисполнено благодарности к нему и к Седе.
И вот спустя столько лет он приехал, желая возобновить отношения и увезти ее и Мерта с собой. А по какому праву? Разве она его сейчас звала? Да, у нее сохранились чувства к нему, хотя это она знала и до его приезда, иначе своей приветливой холодностью не отдаляла бы мужчин, пытавшихся ухаживать за ней. Она помнила, какое сильное влечение к Омеру потрясло ее за ужином, но разве этого было достаточно для построения их общего пути. Он все еще был ей дорог, она признавала это, однако, сейчас не была уверена в том, что хочет быть рядом, и что решение последовать за ним будет правильным.
В любом случае уехать прямо сейчас было невозможно, нужен был какой-то подготовительный период для безболезненного возвращения на родину, и особенно важно это было для Мерта. К тому же у нее были обязательства перед работой, друзьями, перед Патриком, наконец. Может стоило бы съездить, например, на месяц, навестить родных, осмотреться, найти приличное, но не очень дорогое, подходящее для ее бюджета жилье и, самое главное, работу, которая обеспечила бы достойную жизнь ее маленькой семье.
Помощь Омера в расчет не принималась, она привыкла рассчитывать на свои силы и не хотела зависеть от него, и слова Патрика, предупредившего о том, что не все о своей жизни Омер ей рассказал, не выходили у нее из головы. Собственно, от их разговоров осталось странное ощущение недосказанности и какой-то вымученной полуправды, особенно, когда она пыталась прояснить его жизнь в Риме после расставания. Дефне вспомнила, как он замялся, отвечая на ее вопрос, и избегал при этом смотреть ей в глаза. Возможно, другой не обратил бы внимания на эти мелочи, но она его хорошо знала, видела в разных ситуациях, и теперь, связывая воедино и предупреждение Патрика, и свои ощущения и наблюдения, поняла, что есть что-то, о чем он ей не рассказывает, и более того, боится, как бы она не узнала. Дефне не планировала устраивать ему допрос, но и жить с подозрениями не хотела.