Закон называет это аргументом предвидения. Неважно, намеревались вы причинить вред или нет: вы несете ответственность. А мы сейчас имеем достаточно научных подтверждений, чтобы расширить аргумент предвидения с крупномасштабного здравого смысла на миллисекундные прогнозы мозга. Вы хорошо знаете, что некоторые из ваших понятий, например расовые стереотипы, могут ввергнуть вас в неприятности. Если ваш мозг предсказывает, что афроамериканский юноша перед вами держит какое-то оружие, и вы воспринимаете пистолет, когда на самом деле его нет, на вас ложится определенная степень вины даже перед лицом аффективного реализма, поскольку изменение понятий входит в сферу вашей ответственности. Если вы возьметесь за свое образование и сделаете себе прививку против таких стереотипов, расширяя свою понятийную систему с целью изменить свои прогнозы, вы по-прежнему можете по ошибке увидеть пистолет, когда его нет, и трагедия по-прежнему может случиться. Но ваша вина в определенной степени смягчается, поскольку вы действовали с должной ответственностью, чтобы изменить то, что в ваших силах.
Со временем правовая система должна всерьез взяться за ужасное влияние культуры на понятия и предсказания людей, которые определяют их переживания и действия. В конце концов, мозг привязывает себя к социальной реальности, которую он обнаруживает сам. Эта способность — одно из наиболее важных эволюционных преимуществ, которые есть у нас как у вида. Соответственно, мы несем определенную ответственность за понятия, которые мы встраиваем в детские мозги будущих поколений. Но это не проблема уголовного права. На деле это политическая проблема, касающаяся Первой поправки, которая гарантирует право на свободу слова. Первая поправка основана на представлении, что свобода слова способствует сражению идей, и это позволяет торжествовать истине. Однако ее авторы не знали, что культура создает связи в мозге. Идеи проникают внутрь вас, просто находясь поблизости достаточно долгое время. И как только идея оказалась «запрограммированной», вам может быть сложно отказаться от нее.
Наука об эмоциях — удобный фонарь для подсвечивания некоторых давних предположений права о человеческой природе — предположений, которые, как мы знаем, не поддерживаются строением нашего мозга. У людей нет рациональной стороны и эмоциональной стороны, тем более первая не регулирует вторую. Судьи не могут избежать аффекта, чтобы выдавать решения чистым разумом. Судьи не могут обнаружить эмоции у обвиняемых. Даже объективно выглядящее свидетельство подпорчено аффективным реализмом. Преступное поведение нельзя локализовать в каком-то отделе мозга. Эмоциональный вред — это не просто дискомфорт, он может укоротить жизнь. Короче говоря, любое восприятие и переживание в зале суда — или где угодно — это настоянное на культуре, крайне индивидуализированное убеждение, корректируемое входными сенсорными сигналами от мира, а не результат непредубежденного процесса.
Мы находимся в переломной точке, где новая наука о психике и мозге может начать формирование права. Обучая судей, присяжных, адвокатов, свидетелей, полицейских и прочих участников судопроизводства, мы можем создать правовую систему, которая в конечном итоге будет более справедлива. Возможно, мы не сможем отказаться от суда присяжных в обозримом будущем, однако даже простые шаги, например разъяснение присяжным, что эмоции конструируются, могут улучшить текущую ситуацию.
На данный момент правовая система по-прежнему считает вас эмоциональным зверем, обернутым в рациональное мышление. На протяжении всей этой книги мы систематически оспаривали этот миф с помощью свидетельств и наблюдений, но остается один вопрос, который мы еще не обсуждали: а животные точно эмоциональны? Способны ли конструировать эмоции мозги наших близких родственников — например, шимпанзе? Что насчет собак: у них есть понятия и социальная реальность, как у нас? Насколько уникальны в царстве животных наши эмоциональные способности? Мы исследуем эти темы в следующей главе.
12. Сердится ли рычащая собака?
У меня нет собаки, но частью моей большой семьи являются собаки нескольких друзей. Один из моих любимцев — Рауди, помесь золотистого ретривера и бернского зенненхунда; энергичный и веселый пес, всегда готовый к действиям. В соответствии со своим именем[575]
Рауди много лает и прыгает, а также рычит, когда приближаются другие собаки или незнакомые люди. Другими словами, это обычная собака.