Как Саушкин ходил за спичками

Наверху Саушкин увидел палаточный городок. Спасён, спасен, альпинисты защитят, укроют, спрячут, отправят домой, к маме!

Тишина была в городке. Саушкин увидел большую палатку с вывеской «Кухня-столовая» и понял: альпинисты ужинают. Заглянул туда: тихо, пусто, на столах походные миски и ложки, кружки с брезентовыми ремнями, продетыми в ручки. В кухне пахнет кашей. В заварном чайничке чай.

Стало быть, альпинисты в клубе, кино смотрят. Саушкин зашёл в клубную палатку — и там тихо, темно. Заглянул в почтовую палатку — и там никого, и конверта не спросишь, а ведь такой случай написать маме письмо: почтовый ящик висел на столбе у входа.

Саушкин обошёл палатки. И там порядок, дощатые полы вымыты, на кроватях спальные мешки с накрахмаленными вкладышами. На крючках в палатках рюкзаки, альпинистское снаряжение: гроздья тёмных защитных очков, стальных крюков.

Тут же мотки верёвки, и какие-то невиданные молотки с длинными рукоятками и острыми железными клювами, и острые железные скобы с ремешками. Всё в порядке, вычищено: стало быть, глядят за снаряжением, заботятся. Но где же, где люди? Никаких следов.

В поход пошли альпинисты, на гору взбираются — догадался Саушкин и скорее, скорее им навстречу.

Он обогнул ряд палаток, и вдруг…

Вот так великанище!

…Вдруг Саушкин увидел след великана. След уходил прочь от лагеря. Вот она, разгадка! Альпинисты бежали от великана!

Но где же следы альпинистов? Нет следов! Стало быть, великан похватал их, рассовал по карманам! Прочь, прочь отсюда!

Недалеко убежал Саушкин от пустого палаточного городка.

Его окликнули громовым голосом:

— Эй, парень, погоди!

Другой бы побежал во весь дух, а Саушкин поплёлся. Плёлся, уныло говорил сам себе:

— Мне не убежать, я себя знаю.

Плёлся, ждал: догонит великан, возьмёт двумя пальцами — и в пасть, тёмную и глубокую, как ущелье. А после выплюнет пуговицы и облизнётся.

Тут Саушкин задел ногой обо что-то такое, что зазвенело и загудело. Взглянул — под ногами у него гитара.

— Гляди под ноги-то! — закричали на него детским голоском. — Ишь, чуть мою гитару не раздавил.

Саушкин склонился и увидел, что на гитаре сидит человек величиной с бутылку. Одет человечек в брезентовую штормовку с капюшоном — какие носят альпинисты. За спиной рюкзачок. На ногах у человечка горные ботинки с железными зубчиками, на груди мегафон.

— Тише… — зашептал Саушкин, — за мной охотится великан.

— Я на острове хозяин, снежный человек, — ответил человечек. — А ты кто?

— Я Саушкин… Тише говори, — зашептал Саушкин, — великан тут где-то… только что позвал меня… Погоди, парень, говорит, от меня всё равно не уйдёшь.

— Это я тебя звал, — сказал снежный человек своим детским голоском.

— Ври, только тихо, — попросил Саушкин. Человечек щёлкнул кнопкой мегафона, ударил по струнам и оглушил Саушкина песней:

Лучше гор могут быть
Только горы,
На которых ещё не бывал!

Играть на гитаре человечек не умел. Вернее сказать, не мог: куда ему дотянуться до грифа. Он лишь водил рукой по струнам взад-вперёд, а когда разошёлся, сбросил ботинки, вскочил в носках на корпус гитары. Бил по струнам руками и ногами. В игре не было ни строю, ни ладу, но какая в том беда — всё заглушалось голосом человечка. Мегафон был включён на полную мощность.

— Как нет великана? Вон следы на снегу! — указал Саушкин в страхе.

Снежный человек не ответил, а поднял на спину гитару и понёс. Гитара была для него тяжела, время от времени он клал её на снег. Стало быть, отпечатки гитары толстяки принимали за след великана?

Саушкин озирался — а вдруг вылезет великан из-за горы? — и бубнил своё:

— А на скалах кто пишет?

— Я пишу, — ответил снежный человек.

— На такой-то высоте?

— Что мне высота, альпинисту!

Опять не верил Саушкин снежному человеку:

— А зачем пишешь на скалах?

— Для толстяков пишу, чтоб они учили альпинистские песни.

— А зачем им твои песни?

— Хочу сделать толстяков альпинистами. Сейчас ведь тоска одному. В сезон съезжаются альпинисты со всего света, я их на горы вожу, песни с ними пою. Хвалят, громко поёшь, говорят.

Так они добрались до палаточного городка. Снежный человек накормил Саушкина кашей. Сладкий крепкий чай, как положено у альпинистов, снежный человек налил в алюминиевую кружку. А когда гость выпил чай, снежный человек продел через ручку кружки брезентовый ремень и подал:

— Бери, Саушкин, кружку с ремнем. Дарю! От всего альпинистского сердца! А сейчас я тебе спою знаменитую песню «Эх, подружка, моя большая кружка».

— Некогда мне, — отмахивался Саушкин. Снежный человек вышел из себя:

— Ну что ты за человек! Сроду таких не встречал.

— Я неудачник, пошёл за спичками — и вот где очутился…

Саушкин рассказал о своих злоключениях. Достал кошелёк, показал копейку и закончил:

— Меня мама ждёт, я тороплюсь. Снежный человек скомандовал:

— Пиши маме письмо, вон у меня же здесь почтовое отделение. А когда подружишь нас с толстяками, мы отправим тебя домой.

Саушкин написал маме письмо: про остров со снежными горами, толстяков и снежного человека.